Рискну оказаться в тупике, как Джеймс Мэй, который как-то спросил у зрителей, знакомо ли им чувство “щекотки в основании пениса, когда едешь на некоторых машинах”. Он обнаружил, что никто, кроме него, никогда не испытывал щекотки в основании пениса от того, что вел автомобиль. Я же хочу поговорить об одном особом моменте, который, я уверен, знаком профессиональному автолюбителю.
Это мгновение острого экстаза с оттенком вины, когда смотришь на договор, заносишь ручку, еще раз проглядываешь текст и опускаешь ручку на пунктир. Ты знаешь, что будешь вспоминать эти секунды с горечью и стыдом – зато за рулем лучшей машины, на которую только удалось раскрутить банк.
Это момент сделки. Миг, когда в запале страсти ты берешь кредит, проценты с которого могли бы спасти Грецию. И только ради ключей от той единственной машины, которую ты ну никак не мог себе позволить, но просто не мог не купить. Более того. Раньше я даже оправдывал катастрофические финансовые последствия сделки тем, что такой автомобиль – будь это древний Opel Manta или рассыпающийся Cavalier SRi – поднимет мою самооценку и даcт мне более счастливый взгляд на жизнь, который улучшит карьерные перспективы внештатного радиоведущего и, конечно же, окупится с лихвой.
Конечно, он не окупился ни разу. Это погубило меня, и к 25 годам я все еще выплачивал проценты за машины, давно отправленные на свалку. На год или два моим единственным транспортом стал велосипед. Фиолетовый. Я целых 10 лет выплачивал трехлетний кредит за прекрасный Honda NSR 125R, который украл мое сердце в те времена, когда банка фасоли была для меня роскошью. И все же: могу спорить, что в то время я был счастливее шейха, выбирающего цвет своего очередного Bugatti Veyron.
Так на каком же принципе основывается эта моя удивительная новая теория? Это предел возможностей!
Мой Cavalier SRi был бывшей патрульной машиной. Ему здорово досталось: 10 лет он мотался по Ланкаширу в азартных погонях за угонщиками на хот-хэтчах. Но он был белым с бамперами цвета графита и тонкой красной полоской по всему кузову. У него были магнитола со съемной панелькой и литые диски. И я не сомневался, что он превратит меня в такого уверенного в себе, модного ведущего на ланкаширском радио BBC, что в один прекрасный день я вспомню о его покупке как о судьбоносном моменте моей карьеры радиоведущего. То есть как о своей лучшей инвестиции. Конечно, все было не так. Он пожирал передние шины с аппетитом, который не позволял мне утолить мой собственный голод, и окончил свой путь в болоте. Но еще раньше кто-то свистнул магнитолу. С панелькой, которую я забыл снять. Все это очень меня огорчило. Но я ничему не научился и купил “грифельно-черный” Scirocco, который был абсолютно и безоговорочно восхитителен. Пока не провернулся вкладыш шатуна.
Но я поспорю – и сейчас начнется теория, – что однажды видел еще большую печаль на лице одного очень-очень богатого молодого человека. В глухом уголке мира мы со съемочной группой пытались снимать в +52°. Побежденный жарой помощник оператора лежал на заднем сиденье, звукооператор приобрел странный цвет, над чем мы дружно хохотали. А на лице богатого мальчика было написано, что его покинули жизнь, энергия и надежда. Он мог, если бы захотел, взять мобильник, заказать вызолоченный Bugatti Veyron и получить его раньше, чем мы отсняли бы очередной эпизод. Но такая машина есть у всех его друзей – так зачем она ему? Какой машиной он мог бы удивить их? Какой суперкар дал бы ему хоть слабое подобие той щекотки, о которой говорил Джеймс Мэй?
Думаю, никакой. Все, что ему было нужно, это тончайшая чековая книжка и бумажка, в которой написано, что в обмен на 90% своего годового заработка он получает ключи от Cavalier SRi 1985 года с красной полосой и литыми дисками. И еще компания друзей, наповал сраженных этой чудной тачкой, которые будут делить с ним радость обладания ею, пока она не взорвется.
Возможно, все это полная чушь. Но, думаю, будет лучше, если мы поверим, что это не так.