«Что ты плачешь? Его забрал Аллах, значит, он ему понравился»
Пострадавшего выгрузили на берег, где его ждали жена и дочь. Кроме родных и друзей, украинский турист оказался никому не нужен.
— Андрей лежал с перерезанным горлом, — вспоминает Валентина Перегинец. — Раны были перевязаны грязными тряпками и пляжными полотенцами. Я на коленях держала голову мужа, пытаясь остановить кровь. Плакала, звала врачей, просила, чтобы вызвали «скорую». На пляже продолжала играть музыка, никто даже не подумал ее выключить, чтобы сделать объявление и вызвать врача. Там работает столько разных артистов-аниматоров, но почему-то нет ни одного медика. На пляже к нам так никто и не подошел.
«Скорая» приехала через 15 минут. В машине находился не врач, а фельдшер. Медикаментов у него не было. Совсем. В «скорой» не было даже носилок. Андрея за руки и ноги забросили в машину, уложили на какой-то стол, и мы поехали в больницу. По дороге я умоляла, чтобы оказали супругу хоть какую-то помощь, но его даже не зафиксировали на столе. На повороте муж съехал со стола, чуть не упал. Андрей истекал кровью, но никто и не пытался ее остановить. Нас привезли в городскую социальную больницу для африканцев. Потом мне сказали, что в этой лечебнице у моего мужа не было ни одного шанса на спасение. Андрея положили в маленькую комнатку, на обычный стол. В больнице не ставили капельниц, не было рентгеновского аппарата. Там даже не было нашатырного спирта, зеленки, йода. Совсем ничего. Я поняла, что мужа никто не собирается спасать, и стала громко кричать. Мы с дочкой не отходили от Андрея ни на минуту. Я умоляла врачей сделать хоть что-нибудь. Единственное, что ему сделали, — искусственное дыхание. И все. Через несколько минут он умер.
Особенно меня поразило то, что медики переживали не за жизнь умирающего пациента. Больше их волновало, что мы с дочкой были в купальниках. Нам они уделяли внимание, все время пытались закутать в какие-то тряпки. Когда Андрей скончался, врачи спокойно сказали: «Что ты плачешь? Его забрал Аллах, значит, он ему понравился»
Мы с дочкой были похожи на каких-то мясников, все в крови. У Ани началась истерика. Но никто даже не попытался нас успокоить. В это время прибыла полиция, мне нужно было давать показания. Видя, в каком состоянии я нахожусь, один из полицейских дал свои деньги, и нам купили в аптеке успокоительное. Наверное, в больнице не было даже этого средства. Уже потом я узнала, что в социальную больницу моего мужа привезли потому, что наша страховая компания заключила договор именно с этой лечебницей. Когда я просила перевести его в другую клинику, даже за деньги, мне сказали, что это невозможно. Оказывается, договор со страховой компанией был заключен таким образом, что в случае болезни пострадавшему выплачивается сумма в размере 15 тысяч долларов. А страховка при несчастном случае, повлекшем за собой инвалидность или смерть, составляет всего 200 долларов. Всем было выгодно, чтобы Андрей умер. Я считаю, что такие условия страхования — плевок не только в меня, но и во всех туристов, которые летят в Египет. Позже оказалось, что можно было доплатить страховой компании всего 10 гривен и получить страховку от несчастного случая на 4 тысячи долларов. Но нам об этом никто даже не сказал.
В полицейском участке, куда нас привезли сразу после смерти Андрея, со мной сначала пытались «договориться». Полицейские сказали: «Зачем тебе экспертиза? Ты что, не видишь, отчего умер твой муж? А если окажется, что он был пьяным, ты вообще никакой страховки не получишь». Но я не согласилась. Ведь Андрей был абсолютно трезвым. И мне было важно узнать, что же на самом деле стало причиной смерти: не совместимые с жизнью раны или все-таки неоказание помощи. Если бы я увидела, что за жизнь мужа хотя бы попытались бороться, мне было бы легче. Но в Египте мы оказались никому не нужны.
Огромных усилий стоило добиться того, чтобы экспертизу все же провели. В заключении египетского патологоанатома указана причина смерти: «Сильный шок в результате пореза вен и артерий, травма позвоночника».
После полицейского участка меня привезли в отель. Я нашла нашего гида: «Как мне сообщить на родину?» Он раздраженно ответил: «Много вас тут ходит, покупай телефонную карточку и звони сколько хочешь». Представители турфирмы и страховой компании даже не пытались со мной встретиться. Внимание на меня обратили только после того, как я позвонила в консульство. А представители страховой компании вышли на связь, когда я пригрозила выложить видео трагедии в интернет. Всего приходилось добиваться через скандалы, угрозы.
Отдыхающие из России хотели сделать объявление на пляже, чтобы собрать для нас деньги, так рупор у них буквально вырвали из рук. Но спасибо русским людям, они все же принесли нам немного денег. При этом представитель турфирмы ходил за россиянами по пляжу и смеялся: мол, много насобирали? Ушел только после того, как ему предложили поучаствовать.
Тяжелее всего в этой ситуации пришлось нашей дочери. Первую ночь после смерти отца она все время плакала, а потом сказала: «Мамочка, я даже не представляла, как сильно любила папу». Приехав в Харьков, Анечка написала на своей страничке «ВКонтакте»: «Любите родителей, пока они рядом. Теперь мой папа далеко». Мы с дочкой так и не покупались в Красном море. Хотели зайти, но не смогли.
*Андрей Перегинец был замечательным мужем и отцом. В жене Валентине и дочери Ане души не чаял (фото из семейного альбома)
Понимаете, если я сейчас соглашусь, что виноват только мой муж, я предам его. Он виноват не больше, чем другие. Не больше, чем администрация пляжа, которая поставила лестницу с понтона в открытое море так, что линия буйков оказалась непонятно где. Не больше, чем три члена экипажа катера, на большой скорости несущегося прямо на людей. Ведь сделай они всего один поворот рулем, у моего ребенка был бы отец. А если бы с нами провели инструктаж по технике безопасности и сказали два слова, что там плавать опасно, я бы туда Андрея не пустила. Да он и сам бы не поплыл. На следующий день после трагедии лестницу с понтона убрали, а катера и лодки стали огибать акваторию пляжа.
В Египте мы с Анечкой чувствовали, что душа Андрея рядом. В первую ночь, провалившись в обморочный сон, я ощутила его объятия, такие родные, теплые. И только когда его тело отправили на родину, Аня, как и я, заметила, что его уже нет рядом. Муж до сих пор снится: счастливый, улыбающийся. А мы пытаемся учиться жить без него.