Анекдоты и короткие смешные истории ))))) - - Часть 16
- Автор темы Команда Абырвалг.НЕТ
- Дата начала
- Сообщения
- 2,299
- Реакции
- 7,356
- Баллы
- 135
Я - Албанский вирус, но в связи с очень плохим развитием технологии в моей стране, к сожалению, я не могу причинить вред вашему компьютеру. Пожалуйста будьте так любезны, сотрите один из важных файлов с вашего компьютера самостоятельно и перешлите меня другим.
Заранее благодарен за понимание и сотрудничество.
Заранее благодарен за понимание и сотрудничество.
- Сообщения
- 6,877
- Реакции
- 17,143
- Баллы
- 135
Театр «Современник» прилетел на гастроли в небольшой город.
В ожидании заселения актёры бродили по холлу гостиницы, и вдруг кто-то обратил внимание, что на витрине гостиничного киоска среди свежих газет и журналов стоит открытка с фотографией Игоря Кваши — такие портреты раньше были очень популярны.
Коллеги почувствовали лёгкий укол зависти, а гордый Кваша пошёл к киоску:
— Здравствуйте! А у вас есть портрет Галины Волчек? — громко спросил он у продавщицы.
— Нет. — Кваша торжествующе посмотрел на стоящую неподалёку Галину Борисовну.
— А Табаков есть?
— Нет, и Табакова нет.
— А кто же есть? — Кваша с трепетом ожидал, как продавщица произнесёт его фамилию…
— Да вон КвАша какая-то осталась. Всех раскупили, а его не берут.
В ожидании заселения актёры бродили по холлу гостиницы, и вдруг кто-то обратил внимание, что на витрине гостиничного киоска среди свежих газет и журналов стоит открытка с фотографией Игоря Кваши — такие портреты раньше были очень популярны.
Коллеги почувствовали лёгкий укол зависти, а гордый Кваша пошёл к киоску:
— Здравствуйте! А у вас есть портрет Галины Волчек? — громко спросил он у продавщицы.
— Нет. — Кваша торжествующе посмотрел на стоящую неподалёку Галину Борисовну.
— А Табаков есть?
— Нет, и Табакова нет.
— А кто же есть? — Кваша с трепетом ожидал, как продавщица произнесёт его фамилию…
— Да вон КвАша какая-то осталась. Всех раскупили, а его не берут.
- Сообщения
- 6,877
- Реакции
- 17,143
- Баллы
- 135
Черти, как и положено, были во всем черном, с рогами и хвостами. Рога, правда, пробивались прямо через шлемы, а хвосты через штаны с лампасами. Как они их надевали? Черт его знает.
Хапужникова волокли по узкому коридору, провонявшему одновременно серой и дорогим парфюмом. Кажется, вытащили прямо из постели, но он не мог сказать с уверенностью – все произошло слишком быстро. Вот, вроде бы, только что был президент в телевизоре, бой курантов, неприличные танцы… Потом сладкий сон в обнимку с молоденькой коллегой, из комитета по вопросам депутатской этики. Храпишь себе, перевариваешь омаров и шампанское, как вдруг…
Затащили в кабинет, поставили перед столом, за которым сидел особенно пафосный черт – в полосатеньком костюмчике от Армани, при желтом галстуке.
– С Новым годом, Валерий Владимирович! Подпишите-ка здесь.
Протянул Хапужникову стопку листов с мелким печатным текстом, изобилующим сносками.
– Где я? Что это? – хрипло спросил обескураженный Валерий Владимирович.
– Это одобренный в третьем чтении проект ваших мучений на ближайшую тысячу лет. Да вам не все ли равно? Померли вы. Апоплексия пищевода. Короче говоря – обожрались. На тридцатой странице указано. Подписывайте, подписывайте! Не растягивайте удовольствие.
– Я не собираюсь такие документы… – начал было свежепомерший, но в ту же секунду позолоченный паркер будто сам собою лег ему в руку и оставил на бумаге уверенную, размашистую подпись, знакомую Валерию Владимировичу по другой жизни.
– Вот и ладненько! – удовлетворился пафосный черт. – Чего тянуть? У нас, знаете ли, только за шкирятник быстро волокут. Ну, то есть – доставляют в отдел, распределительный. А уж дальше никакой спешки, я вам обещаю!
Вытолкали из кабинета, направили пинками в нужную сторону.
– Это ошибка какая-то… – бормотал себе под нос Хапужников, но конвойные не обращали на него внимания. Повели через коридор, заполненный людьми, стоящими в длинной очереди.
Поворот направо. Поворот налево. Очередь все не кончалась. Наконец, показалась дверь с аншлагом “Отдел рассмотрения прошений об адовых ошибках и возвращения к жизни”.
– Вот, вот, вот! Секундочку! – потянулся Хапужников к двери. – Мне только спросить!
По очереди пробежал гневный ропот.
– Нам всем только спросить!
– С прошлого года стоим!
– Не пускайте блатного!
Один из чертей торопливо подопнул солидную корму Валерия Владимировича.
– Не положено! На место доставим, там и проси о прошении.
Когда доставили, место дохнуло на него густым банным жаром с душком все той же серы, только теперь без парфюма.
– Куда это вы меня?
– В чан предварительного кипячения. Снимай трусы и залезай. Скоро подойдет сотрудник, объяснит что к чему.
– Скоро?
– Да, лет через пять. Варись пока.
Черти исчезли в едком тумане.
Валерий Владимирович потоптался в нерешительности, поглядел по сторонам. В чане уже кто-то страдал. Кажется, мужчина. “Емкости для девочек и мальчиков у них раздельные, видимо” – подумалось Хапужникову и от этого стало еще тоскливее. Но он не решился перечить отданному приказу – мало ли, вдруг придумают мучение похуже. Скинул семейные трусы, встал на заботливо приготовленную табуретку, чтобы перелезть через край человековарильни.
Внутри было горячо! Обжигающе горячо! Валерий Владимирович решил, что не вытерпит этого и минуты, но, как ни странно, организм его, не обезображенный стройностью, лишь слегка порозовел. Ни тебе ожогов, ни облезающей кожи.
– Сначала всегда страшно, – раздался голос с другой стороны чана. – Кажется, будто немедленно сдохнешь. Но потом вспоминаешь, что уже сдох, дальше сдыхать некуда, и начинаешь терпеть.
Голос за серной дымкой рассыпался сухим, надтреснутым смехом.
Хапужников подплыл ближе.
– Валерий Владимирович, Хапужников, – представился он.
– Разворовкин, Петр Ильич. Позвольте полюбопытствовать – депутатствовали? Там? – новый знакомец указал пальцем вверх. – Я нашего брата сразу узнаю. Могу даже сказать – из какой партии!
Он подмигнул Валерию Владимировичу.
– Таких, как мы, коллега, за все достижения и успехи моментально сюда определяют.
– А вы, простите, давно?
– Предостаточно! Лет десять в предвариловке парюсь. Черти все новые придумки придумывают, так я уж кое-что и понимать перестал. Вот, скажем, сейчас у них мода пошла квадратики на спинах выжигать. Издалека смотришь – что за недоработка Малевича? А если поближе, так и разглядишь, что множество квадратиков в один большой объединяются. Не всех так метят, только избранных. Что за современная живопись? После меня, видать, появилась на белом свете. Вы не в курсе?
– Э-э… Не могу сказать. Я не искусствовед.
Стоять ногами на раскаленном дне стало неприятно. Валерий Владимирович оттолкнулся, проплыл пару кругов, фыркаясь горячей водой.
– Нельзя в чане ноги поднимать, – заявил невесть откуда взявшийся черт.
– А руки?
– Нельзя!
– Жопой на дно садиться?
– Запрещено!
– За краюшек подержаться?
– Против правил!
– А как быть-то?! – начал закипать Хапужников.
– Возмущаться и протестовать тоже запрещено! Вы в аду или где? Прекратите немедленно! Поумирали тут всякие… Им бы только чан раскачивать.
Валерий Владимирович дождался, когда темная фигура скроется из виду. Подтянулся, ухватившись за край огромной посудины.
– Нахрен! Я пойду обратно проситься, – поискал глазами табуретку. Стал перелезать.
– Очень не советую. Это вам не Алькатрас, понимаешь. Не убежать! – раздался позади голос Разворовкина.
Едва Хапужников оказался на твердой поверхности, как в туманном воздухе нарисовалась еще одна темная фигура, на этот раз более крупная. Запрыгнуть обратно в чан он уже не успел, хоть и пытался.
– Называй меня Абьюза Петровна, малыш!
Чертяга, хоть была с хвостом и рогами, но по всем – и первичным, и вторичным половым признакам – принадлежала к роду женскому. Она игриво шлепнула беглеца по мягкому месту, на которое, очевидно, имела какие-то планы.
– Эй, а ну полезай обратно! – раздалось над самым ухом Валерия Владимировича и снова появился тот, что объяснял про “чан предварительного кипячения”.
– Ничего, ничего, – успокоила его Абьюза Петровна. – Малыш пойдет со мной.
Рядом с чертягой Хапужников действительно чувствовал себя малышом. “Дуся-агретат” – обозвал он ее про себя.
– Не бойся, малыш. Будет весело, тебе понравится.
Несмотря на жару, по спине Валерия Владимировича пробежали мурашки. Он подхватил семейки, поспешил за дамочкой, которая привела его в отдельный кабинет, снабженный всеми атрибутами любимого Хапужниковым фильма “Пятьдесят оттенков…” чего-то там. Особенно не понравились ему причиндалы на кожаных ремнях, в изобилии разложенные на полках стеклянного шкафа.
– Ты ведь будешь послушным мальчиком, правда?
Он сглотнул. Абьюза Петровна облизнулась. Хлопнула дверь, отделяя их маленький ад от большого. Никогда бы Валерий Владимирович не подумал, что может так задорно, заливисто визжать…
Ходил он после сеанса в кабинете “Дуси” очень неровно, неуверенно, привыкая к болезненным ощущениям.
– Мы еще увидимся, малыш, – пообещала она ему и подмигнула. – А пока – вот, возьми.
Протянула маленькую, но увесистую пентаграмму, похожую на значок шерифа.
– Бонус за хорошее поведение – однодневный пропуск во все уголки ада. Поди, погуляй. Но только не забудь вернуться! – улыбнулась, погрозила когтистым пальцем.
“Это мой шанс!” – решил Валерий Владимирович. “Другого может не быть!”
Бросился вон из безразмерного зала, заполненного серным запахом и отдаленными стонами. “Куда? Где кабинет исправления адовых ошибок?” Лабиринт темных коридоров, лестниц и переходов вывел его на улицу. Нет, пожалуй, даже на проспект. Самый настоящий проспект загробного мира – с машинами, пешеходами, домами… Только неба и солнца над головой, понятное дело, не видно.
На всякий случай Хапужников остановился, закрыл глаза. Пощипал себя в разных местах. “Может, проснусь?” Нет. Все тот же проспект и странный город без неба и солнца. “Может, помолиться?” Мучительно вспоминал хоть что-нибудь из методички, полученной при жизни к приезду большого начальства на одно из религиозных мероприятий. Не вспомнил.
Он посмотрел на светофор, послушно дождался зеленого сигнала. Двинулся через дорогу. И вдруг откуда-то слева раздался визг тормозов! Удар…
Валерий Владимирович тряхнул головой, выполз из под огромного внедорожника, почти подмявшего его под себя. Дочерна затонированное окно водительской двери опустилось. Сверху вниз на него смотрели глаза самодовольного черта.
– Куда лезешь, людина?
– Но… Зеленый же… – нерешительно оправдывался Хапужников.
– Мешаешь мне на красный ездить. Добавьте ему пару тысяч лет за неуважение чертей, – сообщил водитель подбежавшему постовому. Тот услужливо кивнул.
Тыща туда, тыща сюда – Валерию Владимировичу было уже все равно. Утомленный, он брел по тротуару, стараясь ничем не помешать здешним хозяевам жизни. В какой-то момент поднял глаза и не поверил сам себе: на огромном, сталинско-ампирном здании, колоннадой нависающим над тротуаром и пешеходами, красовалась вывеска “Главный департамент рассмотрения прошений об адовых…” Дочитывать не стал, бросился по ступеньками ко входу.
– Это даже лучше… чем какой-то там… отдел… Здесь-то я знаю… как надо!
Остановился, отдышался. Хвост очереди медленно, словно удав, вползал в чрево здания. Хапужников вытянул шею, посмотрел вперед. Потом на людей рядом с ним, переминающихся с ноги на ногу. Решившись, двинулся сквозь толпу, отпихивая конкурентов локтями.
– Э, куда?!
– Совсем страх потерял?
– Охрану вызовите, пусть его обратно в чан!
– Я от Абьюзы Петровны! – рявкнул Валерий Владимирович и сунул шерифову звездочку под нос охраннику. Тот, похоже, не знал никакую Абьюзу, тем более Петровну, но не решился хватать Хапужникова за шкирятник – черт его поймет, кто она такая… А вдруг… А мало ли… Как бы чего не вышло… Недовольно фыркнул, пропустил.
Валерий Владимирович обнаглел, почувствовал прилив былой уверенности, будто он снова на встрече с избирателями своего Теребихино-Криводорожного района.
– А ну – в сторону, холопы!
Пнул ногой дверь, к которой подползала очередь-удав, вошел внутрь. За дубовым столом сидел даже не черт, а так – пожилой демоненок. Невысокого росточка, зато с очень серьезной физиономией, увенчанной очками в роговой оправе. Из под этих самых очков он и посмотрел на Валерия Владимировича.
– Не виноватый я! Она – эта, из комитета по этическим вопросам – сама пришла! Обратно бы мне… – жалостно запричитал Хапужников и добавил: – Обжираться больше не буду. Партбилетом клянусь!
Демоненок молча протянул ему лист бумаги, указал направо, где за соседним столом сидел еще один коротышка. Тот принял бумагу, с увлечением стал выводить на ней каракули, высунув от усердия язык. Закончив, вернул документ в руки Валерия Владимировича и, кивая на коллегу в роговых очках, сказал:
– Подписать и поставить печать.
Не веря в свое счастье, Хапужников дрожащей рукой положил листок перед очкастым. В последний момент успел увидеть на нем заголовок “Редактирование судьбы”. Заинтересовался, хотел было вникнуть, но демоненок уже подтащил бумагу ближе к себе. Поправил очки, пробежался глазами по каракулям.
– Что ж! Валерий… Э-э…
– Владимирович! – подсказал Валерий Владимирович.
– Ну да. Если желаете вернуться по условно-досрочному, то вот, пожалуйста – корректировочка судьбы. Родитесь вы таперича на магаданщине, в семье прачки и алкоголика Нищебродкиных. Выучитесь в школе, закончите педучилище, и там же, на магаданщине, останетесь работать учителем истории. Отличный вариант, я считаю. Подходит?
Коротышка уже взял красный карандаш, помусолил его кончик, приготовившись ставить подпись. Вопросительно посмотрел на Хапужникова.
“Или пес его знает сколько тысяч лет в чане” – подумал Валерий Владимирович. Махнул рукой.
– Согласен!
Очкастый подписал, достал из выдвижного ящика круглую печать, дыхнул на нее и шлепнул по документу с таким оглушительным грохотом, что, казалось, вздрогнул не только стол, но и здание, да и весь чертов город.
“А ничего” – успокаивал сам себя Хапужников. “Глядишь, и мы судьбу поменяем. Стану членом избиркома, вступлю в партию, буду говорить то, что нужно, молчать про то, что не нужно…”
– Изменить ничего нельзя! – строго воскликнул демоненок, словно прочитав его мысли. – Это судьба, а не шнурки от кальсон. И что значит “словно”? Передайте автору, что мысли ваши, человеческие, только дурак не прочитает. Насочиняли тут...
Хапужникова волокли по узкому коридору, провонявшему одновременно серой и дорогим парфюмом. Кажется, вытащили прямо из постели, но он не мог сказать с уверенностью – все произошло слишком быстро. Вот, вроде бы, только что был президент в телевизоре, бой курантов, неприличные танцы… Потом сладкий сон в обнимку с молоденькой коллегой, из комитета по вопросам депутатской этики. Храпишь себе, перевариваешь омаров и шампанское, как вдруг…
Затащили в кабинет, поставили перед столом, за которым сидел особенно пафосный черт – в полосатеньком костюмчике от Армани, при желтом галстуке.
– С Новым годом, Валерий Владимирович! Подпишите-ка здесь.
Протянул Хапужникову стопку листов с мелким печатным текстом, изобилующим сносками.
– Где я? Что это? – хрипло спросил обескураженный Валерий Владимирович.
– Это одобренный в третьем чтении проект ваших мучений на ближайшую тысячу лет. Да вам не все ли равно? Померли вы. Апоплексия пищевода. Короче говоря – обожрались. На тридцатой странице указано. Подписывайте, подписывайте! Не растягивайте удовольствие.
– Я не собираюсь такие документы… – начал было свежепомерший, но в ту же секунду позолоченный паркер будто сам собою лег ему в руку и оставил на бумаге уверенную, размашистую подпись, знакомую Валерию Владимировичу по другой жизни.
– Вот и ладненько! – удовлетворился пафосный черт. – Чего тянуть? У нас, знаете ли, только за шкирятник быстро волокут. Ну, то есть – доставляют в отдел, распределительный. А уж дальше никакой спешки, я вам обещаю!
Вытолкали из кабинета, направили пинками в нужную сторону.
– Это ошибка какая-то… – бормотал себе под нос Хапужников, но конвойные не обращали на него внимания. Повели через коридор, заполненный людьми, стоящими в длинной очереди.
Поворот направо. Поворот налево. Очередь все не кончалась. Наконец, показалась дверь с аншлагом “Отдел рассмотрения прошений об адовых ошибках и возвращения к жизни”.
– Вот, вот, вот! Секундочку! – потянулся Хапужников к двери. – Мне только спросить!
По очереди пробежал гневный ропот.
– Нам всем только спросить!
– С прошлого года стоим!
– Не пускайте блатного!
Один из чертей торопливо подопнул солидную корму Валерия Владимировича.
– Не положено! На место доставим, там и проси о прошении.
Когда доставили, место дохнуло на него густым банным жаром с душком все той же серы, только теперь без парфюма.
– Куда это вы меня?
– В чан предварительного кипячения. Снимай трусы и залезай. Скоро подойдет сотрудник, объяснит что к чему.
– Скоро?
– Да, лет через пять. Варись пока.
Черти исчезли в едком тумане.
Валерий Владимирович потоптался в нерешительности, поглядел по сторонам. В чане уже кто-то страдал. Кажется, мужчина. “Емкости для девочек и мальчиков у них раздельные, видимо” – подумалось Хапужникову и от этого стало еще тоскливее. Но он не решился перечить отданному приказу – мало ли, вдруг придумают мучение похуже. Скинул семейные трусы, встал на заботливо приготовленную табуретку, чтобы перелезть через край человековарильни.
Внутри было горячо! Обжигающе горячо! Валерий Владимирович решил, что не вытерпит этого и минуты, но, как ни странно, организм его, не обезображенный стройностью, лишь слегка порозовел. Ни тебе ожогов, ни облезающей кожи.
– Сначала всегда страшно, – раздался голос с другой стороны чана. – Кажется, будто немедленно сдохнешь. Но потом вспоминаешь, что уже сдох, дальше сдыхать некуда, и начинаешь терпеть.
Голос за серной дымкой рассыпался сухим, надтреснутым смехом.
Хапужников подплыл ближе.
– Валерий Владимирович, Хапужников, – представился он.
– Разворовкин, Петр Ильич. Позвольте полюбопытствовать – депутатствовали? Там? – новый знакомец указал пальцем вверх. – Я нашего брата сразу узнаю. Могу даже сказать – из какой партии!
Он подмигнул Валерию Владимировичу.
– Таких, как мы, коллега, за все достижения и успехи моментально сюда определяют.
– А вы, простите, давно?
– Предостаточно! Лет десять в предвариловке парюсь. Черти все новые придумки придумывают, так я уж кое-что и понимать перестал. Вот, скажем, сейчас у них мода пошла квадратики на спинах выжигать. Издалека смотришь – что за недоработка Малевича? А если поближе, так и разглядишь, что множество квадратиков в один большой объединяются. Не всех так метят, только избранных. Что за современная живопись? После меня, видать, появилась на белом свете. Вы не в курсе?
– Э-э… Не могу сказать. Я не искусствовед.
Стоять ногами на раскаленном дне стало неприятно. Валерий Владимирович оттолкнулся, проплыл пару кругов, фыркаясь горячей водой.
– Нельзя в чане ноги поднимать, – заявил невесть откуда взявшийся черт.
– А руки?
– Нельзя!
– Жопой на дно садиться?
– Запрещено!
– За краюшек подержаться?
– Против правил!
– А как быть-то?! – начал закипать Хапужников.
– Возмущаться и протестовать тоже запрещено! Вы в аду или где? Прекратите немедленно! Поумирали тут всякие… Им бы только чан раскачивать.
Валерий Владимирович дождался, когда темная фигура скроется из виду. Подтянулся, ухватившись за край огромной посудины.
– Нахрен! Я пойду обратно проситься, – поискал глазами табуретку. Стал перелезать.
– Очень не советую. Это вам не Алькатрас, понимаешь. Не убежать! – раздался позади голос Разворовкина.
Едва Хапужников оказался на твердой поверхности, как в туманном воздухе нарисовалась еще одна темная фигура, на этот раз более крупная. Запрыгнуть обратно в чан он уже не успел, хоть и пытался.
– Называй меня Абьюза Петровна, малыш!
Чертяга, хоть была с хвостом и рогами, но по всем – и первичным, и вторичным половым признакам – принадлежала к роду женскому. Она игриво шлепнула беглеца по мягкому месту, на которое, очевидно, имела какие-то планы.
– Эй, а ну полезай обратно! – раздалось над самым ухом Валерия Владимировича и снова появился тот, что объяснял про “чан предварительного кипячения”.
– Ничего, ничего, – успокоила его Абьюза Петровна. – Малыш пойдет со мной.
Рядом с чертягой Хапужников действительно чувствовал себя малышом. “Дуся-агретат” – обозвал он ее про себя.
– Не бойся, малыш. Будет весело, тебе понравится.
Несмотря на жару, по спине Валерия Владимировича пробежали мурашки. Он подхватил семейки, поспешил за дамочкой, которая привела его в отдельный кабинет, снабженный всеми атрибутами любимого Хапужниковым фильма “Пятьдесят оттенков…” чего-то там. Особенно не понравились ему причиндалы на кожаных ремнях, в изобилии разложенные на полках стеклянного шкафа.
– Ты ведь будешь послушным мальчиком, правда?
Он сглотнул. Абьюза Петровна облизнулась. Хлопнула дверь, отделяя их маленький ад от большого. Никогда бы Валерий Владимирович не подумал, что может так задорно, заливисто визжать…
Ходил он после сеанса в кабинете “Дуси” очень неровно, неуверенно, привыкая к болезненным ощущениям.
– Мы еще увидимся, малыш, – пообещала она ему и подмигнула. – А пока – вот, возьми.
Протянула маленькую, но увесистую пентаграмму, похожую на значок шерифа.
– Бонус за хорошее поведение – однодневный пропуск во все уголки ада. Поди, погуляй. Но только не забудь вернуться! – улыбнулась, погрозила когтистым пальцем.
“Это мой шанс!” – решил Валерий Владимирович. “Другого может не быть!”
Бросился вон из безразмерного зала, заполненного серным запахом и отдаленными стонами. “Куда? Где кабинет исправления адовых ошибок?” Лабиринт темных коридоров, лестниц и переходов вывел его на улицу. Нет, пожалуй, даже на проспект. Самый настоящий проспект загробного мира – с машинами, пешеходами, домами… Только неба и солнца над головой, понятное дело, не видно.
На всякий случай Хапужников остановился, закрыл глаза. Пощипал себя в разных местах. “Может, проснусь?” Нет. Все тот же проспект и странный город без неба и солнца. “Может, помолиться?” Мучительно вспоминал хоть что-нибудь из методички, полученной при жизни к приезду большого начальства на одно из религиозных мероприятий. Не вспомнил.
Он посмотрел на светофор, послушно дождался зеленого сигнала. Двинулся через дорогу. И вдруг откуда-то слева раздался визг тормозов! Удар…
Валерий Владимирович тряхнул головой, выполз из под огромного внедорожника, почти подмявшего его под себя. Дочерна затонированное окно водительской двери опустилось. Сверху вниз на него смотрели глаза самодовольного черта.
– Куда лезешь, людина?
– Но… Зеленый же… – нерешительно оправдывался Хапужников.
– Мешаешь мне на красный ездить. Добавьте ему пару тысяч лет за неуважение чертей, – сообщил водитель подбежавшему постовому. Тот услужливо кивнул.
Тыща туда, тыща сюда – Валерию Владимировичу было уже все равно. Утомленный, он брел по тротуару, стараясь ничем не помешать здешним хозяевам жизни. В какой-то момент поднял глаза и не поверил сам себе: на огромном, сталинско-ампирном здании, колоннадой нависающим над тротуаром и пешеходами, красовалась вывеска “Главный департамент рассмотрения прошений об адовых…” Дочитывать не стал, бросился по ступеньками ко входу.
– Это даже лучше… чем какой-то там… отдел… Здесь-то я знаю… как надо!
Остановился, отдышался. Хвост очереди медленно, словно удав, вползал в чрево здания. Хапужников вытянул шею, посмотрел вперед. Потом на людей рядом с ним, переминающихся с ноги на ногу. Решившись, двинулся сквозь толпу, отпихивая конкурентов локтями.
– Э, куда?!
– Совсем страх потерял?
– Охрану вызовите, пусть его обратно в чан!
– Я от Абьюзы Петровны! – рявкнул Валерий Владимирович и сунул шерифову звездочку под нос охраннику. Тот, похоже, не знал никакую Абьюзу, тем более Петровну, но не решился хватать Хапужникова за шкирятник – черт его поймет, кто она такая… А вдруг… А мало ли… Как бы чего не вышло… Недовольно фыркнул, пропустил.
Валерий Владимирович обнаглел, почувствовал прилив былой уверенности, будто он снова на встрече с избирателями своего Теребихино-Криводорожного района.
– А ну – в сторону, холопы!
Пнул ногой дверь, к которой подползала очередь-удав, вошел внутрь. За дубовым столом сидел даже не черт, а так – пожилой демоненок. Невысокого росточка, зато с очень серьезной физиономией, увенчанной очками в роговой оправе. Из под этих самых очков он и посмотрел на Валерия Владимировича.
– Не виноватый я! Она – эта, из комитета по этическим вопросам – сама пришла! Обратно бы мне… – жалостно запричитал Хапужников и добавил: – Обжираться больше не буду. Партбилетом клянусь!
Демоненок молча протянул ему лист бумаги, указал направо, где за соседним столом сидел еще один коротышка. Тот принял бумагу, с увлечением стал выводить на ней каракули, высунув от усердия язык. Закончив, вернул документ в руки Валерия Владимировича и, кивая на коллегу в роговых очках, сказал:
– Подписать и поставить печать.
Не веря в свое счастье, Хапужников дрожащей рукой положил листок перед очкастым. В последний момент успел увидеть на нем заголовок “Редактирование судьбы”. Заинтересовался, хотел было вникнуть, но демоненок уже подтащил бумагу ближе к себе. Поправил очки, пробежался глазами по каракулям.
– Что ж! Валерий… Э-э…
– Владимирович! – подсказал Валерий Владимирович.
– Ну да. Если желаете вернуться по условно-досрочному, то вот, пожалуйста – корректировочка судьбы. Родитесь вы таперича на магаданщине, в семье прачки и алкоголика Нищебродкиных. Выучитесь в школе, закончите педучилище, и там же, на магаданщине, останетесь работать учителем истории. Отличный вариант, я считаю. Подходит?
Коротышка уже взял красный карандаш, помусолил его кончик, приготовившись ставить подпись. Вопросительно посмотрел на Хапужникова.
“Или пес его знает сколько тысяч лет в чане” – подумал Валерий Владимирович. Махнул рукой.
– Согласен!
Очкастый подписал, достал из выдвижного ящика круглую печать, дыхнул на нее и шлепнул по документу с таким оглушительным грохотом, что, казалось, вздрогнул не только стол, но и здание, да и весь чертов город.
“А ничего” – успокаивал сам себя Хапужников. “Глядишь, и мы судьбу поменяем. Стану членом избиркома, вступлю в партию, буду говорить то, что нужно, молчать про то, что не нужно…”
– Изменить ничего нельзя! – строго воскликнул демоненок, словно прочитав его мысли. – Это судьба, а не шнурки от кальсон. И что значит “словно”? Передайте автору, что мысли ваши, человеческие, только дурак не прочитает. Насочиняли тут...
- Сообщения
- 105,952
- Реакции
- 426,732
- Баллы
- 135
Стоит Фридрих Ницше у прилавка и думает:
"Какую половину рябчика взять: переднюю или заднюю? Вроде бы хочется отождествить акт поедания птичьей плоти с зарождением мира, с началом чего-то прекрасного, а с другой стороны, в задней части есть вкусные ноги, хотя это закат и омрачение. А может, вдоль его разрезать?"
Озадаченного учёного заметил продавец и поспешил поинтересоваться, о чём тот задумался.
Ницше поделился своей бедой, на что продавец ему ответил:
- Ваша теория стройна. Она отражает объективную реальность и согласовывается с современными взглядами философов, однако истинная суть мироздания состоит в том, что рябчиков половинками мы не продаём.
"Какую половину рябчика взять: переднюю или заднюю? Вроде бы хочется отождествить акт поедания птичьей плоти с зарождением мира, с началом чего-то прекрасного, а с другой стороны, в задней части есть вкусные ноги, хотя это закат и омрачение. А может, вдоль его разрезать?"
Озадаченного учёного заметил продавец и поспешил поинтересоваться, о чём тот задумался.
Ницше поделился своей бедой, на что продавец ему ответил:
- Ваша теория стройна. Она отражает объективную реальность и согласовывается с современными взглядами философов, однако истинная суть мироздания состоит в том, что рябчиков половинками мы не продаём.
- Сообщения
- 105,952
- Реакции
- 426,732
- Баллы
- 135
– Галина Андреевна. – позвал спокойный голос, – Просыпайтесь, голубушка. Ну же!
Галина Андреевна так и поступила. Прямо у ее постели сидел черт.
– Проклятое божоле...
– Нет-нет. – Заверил ее черт, – То есть в некотором смысле да, но не в том, о котором вы подумали. Вы умерли, Галина Андреевна.
– Проклятое божоле!
– Это да. – Вздохнул черт, – Ладно, у нас много дел, пойдемте!
Галина Андреевна послушно встала и вдруг поняла, что у нее ничего не болит. Кажется впервые в жизни.
Черт нетерпеливо переминался с ноги на ногу и поглядывал на часы.
– Мы опаздываем, пойдемте скорее!
– Куда теперь-то можно опоздать?! – Не удивляясь тому, что оказалась одетой и спеша по коридору за чертом поинтересовалась Галина Андреевна.
– На урок! Вы же учитель.
– А как же... котлы, пытки?
– Если хотите, можем устроить. – черт резко остановился и посмотрел на нее с интересом, – Выбирайте, котел или преподавание? Выбор за вами.
– Преподавание! – ответила быстрее, чем подумала Галина Андреевна.
– Тогда нам сюда. – черт указал на дверь с цифрами 666 и надписью литература. – Но должен вас предупредить. Это самые неблагодарные ученики в вашей жизни.
– Думаю я справлюсь...
– И урок будет длиться вечность.
– Это лучше чем вечный котел...
– Справедливо. Ну что же, я вам помогу немного, а потом вы сами. –черт с какой-то даже нежностью стряхнул с плеча учительницы невидимую пылинку. – Ну, с богом!
Черт вошел в кабинет первым. Галина Андреевна следом. Она оказалось в своем классе! В том самом, где провела тридцать лет!
Галина Андреевна посмотрела на учеников. Дети, как дети. Только... Что-то с глазами. Ей почему-то не удавалось сконцентрироваться на лицах...
– Итак! – объявил черт, – Это ваша новая учительница литературы. И начнем мы с Горького!
По классу прошел разочарованный вздох.
– С чего именно? – шепотом уточнила Галина Андреевна.
– На дне, конечно. – улыбнулся черт.
Учительница начала разбор своего любимого произведения. Дети молча слушали. Черт внимательно следил за уроком.
– Лучшие русские писатели давно уже пытались создать тип мудрого сердцеведца и руководителя совести человеческой, и каждый художник разрешал эту задачу по-своему. – уверенно и четко рассказывала Галина Андреевна. – Например Толстой создал Акима во "Власти тьмы"...
– Неправда ваша! Вовсе не это...
– Молчать! – страшно взревел черт и даже пыхнул дымом, – Слушайте учителя! Учитель лучше знает!
Галина Андреевна смутилась, восстановила мысль и продолжила.
– Достоевский же создал старца Зосиму в Братьях Карамазовых. С той же целью, как...
– Слыхал, Федор?! – засмеялся кто-то из детей, – Слыхал как оно было-то на самом деле?!
– Молчать! Молчать я сказал!
Дети утихли. Галина Андреевна продолжила.
– И что же хотел нам сказать Горький через фигуру Луки? Очевидно автор говорит нам, что...
– Ну хватит! – взмолился кто-то из детей, – Не могу я больше этот бред слушать! Что я хотел сказать, то и сказал, а это... это... ересь какая-то!
– Молчать! Еще слово и в котел суну! – взревел черт, потом мило улыбнулся учительнице. – Продолжайте, пожалуйста, у нас еще вечность впереди!
Галина Андреевна вдруг поняла, что за ученики перед ней и похолодела. Лучше уж котел.
P.S. Консервы
Галина Андреевна так и поступила. Прямо у ее постели сидел черт.
– Проклятое божоле...
– Нет-нет. – Заверил ее черт, – То есть в некотором смысле да, но не в том, о котором вы подумали. Вы умерли, Галина Андреевна.
– Проклятое божоле!
– Это да. – Вздохнул черт, – Ладно, у нас много дел, пойдемте!
Галина Андреевна послушно встала и вдруг поняла, что у нее ничего не болит. Кажется впервые в жизни.
Черт нетерпеливо переминался с ноги на ногу и поглядывал на часы.
– Мы опаздываем, пойдемте скорее!
– Куда теперь-то можно опоздать?! – Не удивляясь тому, что оказалась одетой и спеша по коридору за чертом поинтересовалась Галина Андреевна.
– На урок! Вы же учитель.
– А как же... котлы, пытки?
– Если хотите, можем устроить. – черт резко остановился и посмотрел на нее с интересом, – Выбирайте, котел или преподавание? Выбор за вами.
– Преподавание! – ответила быстрее, чем подумала Галина Андреевна.
– Тогда нам сюда. – черт указал на дверь с цифрами 666 и надписью литература. – Но должен вас предупредить. Это самые неблагодарные ученики в вашей жизни.
– Думаю я справлюсь...
– И урок будет длиться вечность.
– Это лучше чем вечный котел...
– Справедливо. Ну что же, я вам помогу немного, а потом вы сами. –черт с какой-то даже нежностью стряхнул с плеча учительницы невидимую пылинку. – Ну, с богом!
Черт вошел в кабинет первым. Галина Андреевна следом. Она оказалось в своем классе! В том самом, где провела тридцать лет!
Галина Андреевна посмотрела на учеников. Дети, как дети. Только... Что-то с глазами. Ей почему-то не удавалось сконцентрироваться на лицах...
– Итак! – объявил черт, – Это ваша новая учительница литературы. И начнем мы с Горького!
По классу прошел разочарованный вздох.
– С чего именно? – шепотом уточнила Галина Андреевна.
– На дне, конечно. – улыбнулся черт.
Учительница начала разбор своего любимого произведения. Дети молча слушали. Черт внимательно следил за уроком.
– Лучшие русские писатели давно уже пытались создать тип мудрого сердцеведца и руководителя совести человеческой, и каждый художник разрешал эту задачу по-своему. – уверенно и четко рассказывала Галина Андреевна. – Например Толстой создал Акима во "Власти тьмы"...
– Неправда ваша! Вовсе не это...
– Молчать! – страшно взревел черт и даже пыхнул дымом, – Слушайте учителя! Учитель лучше знает!
Галина Андреевна смутилась, восстановила мысль и продолжила.
– Достоевский же создал старца Зосиму в Братьях Карамазовых. С той же целью, как...
– Слыхал, Федор?! – засмеялся кто-то из детей, – Слыхал как оно было-то на самом деле?!
– Молчать! Молчать я сказал!
Дети утихли. Галина Андреевна продолжила.
– И что же хотел нам сказать Горький через фигуру Луки? Очевидно автор говорит нам, что...
– Ну хватит! – взмолился кто-то из детей, – Не могу я больше этот бред слушать! Что я хотел сказать, то и сказал, а это... это... ересь какая-то!
– Молчать! Еще слово и в котел суну! – взревел черт, потом мило улыбнулся учительнице. – Продолжайте, пожалуйста, у нас еще вечность впереди!
Галина Андреевна вдруг поняла, что за ученики перед ней и похолодела. Лучше уж котел.
P.S. Консервы
Колумбия, Мексика, Аргентина и Афганистан заявили об отключении России от наркотрафика.
- Сообщения
- 566
- Реакции
- 1,700
- Баллы
- 93
Кощей устал. Если бы он не был бессмертным, давно бы сдох. Все тело старика заскорузло от белков и желтков. Часть из них уже засохла, часть протухла. Кощей смердел. В руках старик тупо держал очередное яйцо, внутрь которого забубенил иголку. Запихать его в жопу утки оказалось нелегкой задачей. Взяв птицу за шею, он попытался засунуть яйцо ей в дупло. Скорлупа треснула, и залило старика в очередной раз. Кощей грязно выругался и осторожно достал из обломков иголку. Смертельный инструмент нужно было засандалить в следующее яйцо. Утка покорно ждала. Старик взял яйцо губами, раздвинул утке лапы и осторожно стал пихать эллипсоид ей в очко. Яйцо лопнуло. Старик вскочил, зашвырнул птицу в море и с проклятиями принялся прыгать по берегу. - Спокойно, Кощей, спокойно, — наконец успокоил он себя и продолжил процедуру. Бессмертный совершал ее снова и снова, но яйца лопались. Наконец, намыленное сэйфгардом, одно из них пролезло птице в утробу. Старик удовлетворенно откинулся на ствол сосны. Но что это?! Проклятое пернатое сдохло! - Иоптваю, сцуко!!! Сто тридцать лет утке под хвост! — Кощей с воем упал на песок и стал его грызть и колотить руками. Через три дня он пришел в себя и глубоко задумался. Какая-то мысль пришла в бессмертную голову. Старик поднялся и проследовал в пещеру. Целый месяц оттуда доносились стук молотка, скрежет железа и звук сварки. Наконец Кощей гордо вышел на свет, держа в руках воронку. Утки увидели приспособление, и выпали в осадок.
Работа закипела. Вставить воронку в пернатое очко удавалось сходу. Но подлые твари дохли и дохли. Наконец свершилось!!! Охреневшая, но живая утка лежала на земле с выпученными глазами. Ее жопа была плотно запечатана сургучом — Кощей не любил рисковать. Весь двор был засыпан костями восьмисот пятидесяти двух тысяч водоплавающих. Старик сел на пень и с тоской посмотрел в лес. Предстояло засунуть утку в жопу зайцу. Кощей сидел на песке, смотрел в глаза зайцу и думал. Косой о@уевал. Ему еще никогда не смотрели сразу в оба глаза. «Может, есть способ спрятать иголку как-нибудь попроще?» — размышлял старик, но в голову ничего не приходило. «Нет таких крепостей, которые не взяли бы большевики!» — решил Бессмертный и энергично вскочил. Через минуту он уже деловито сновал возле распятого на земле грызуна, замеряя того рулеткой. Заяц — мощный зверюга, украшение породы, теоретически мог вместить в себя утку. Оставалось придумать способ. Сама утка сидела в клетке неподалеку. От одного взгляда на заячье дупло, ее охватывал приступ клаустрофобии. Кощей не стал трогать птицу, осознавая ее ценность. Для эксперимента он выбрал другую. "Мы заботимся о Вас и Вашем здоровье!"- приговаривал Кощей, намазывая заячье очко кремом. Затем взял птицу и начал понемногу, вращательными движениями, вводить ее зайцу клювом в жопу. Голова зашла, как там и была, но потом дело застопорилось. Шея утки гнулась в разные стороны, а потом свернулась нафиг. Истребив тысячи полторы пернатых, Кощей понял, что так дело не пойдет. Нужно было революционное решение. И Бессмертный его нашел!
Для начала он просверлил морковку вдоль осевой и пропустил через отверстие капроновый шнур. Крепко закрепив его с другой стороны овоща, Кащей сунул корнеплод зайцу в пасть и стал ждать. Грызун заработал челюстями. Солнце уже клонилось к закату, когда из мохнатой жопы появился кончик шнура. Привязать к нему утку за клюв было делом нескольких минут. Заяц вообще-то недолюбливал уток, особенно в собственной заднице. Зверь прядал ушами и мелко трясся. Кощей уселся напротив зайца, поплевал на ладони и, упершись ногами ему в плечи, принялся тянуть шнур. Глаза косого сошлись у переносицы и полезли на лоб. Глядя на него, вспоминались слова романса «Мне сегодня так больно!» И вдруг! Жалко стало Бессмертному зайца! «Доколе?!» — возопил он, оглядывая окрестности. Останки различных живых существ покрывали поверхность трехметровым слоем. Птицы не летали, звери забились в норы. Повсюду царило запустение. Плюнул тогда Кащей ядовитой слюной. Он поймал кенгуру, на жопе фломастером написал «Заиц», сунул ей в сумку утку и засунул в сундук. «Стероиды, иопть!» — ухмыльнулся старик и пошел спать. Тут и сказке КАНЕЦ...
