творчество blackout00

Глава 1.
Зелёная борода.

Мне больше ног моих не надо,
Пусть превратятся в рыбий хвост!
Плыву, и радостна прохлада,
Белеет тускло дальний мост.
Смотри, как глубоко ныряю,
Держусь за водоросль рукой ...
Анна Ахматова.

Ветки подруг-берёз как руки цеплялись за бока автомобиля, не пуская к реке. Сама река извивалась ядовитой змеёй в стальной кольчуге волн. Ветер на берегу осыпал стрелами листопада. Даже солнечный свет был холодным. Одинокая маленькая фигурка на берегу, появившись из машины, упрямо и деловито стала извлекать из багажника снаряжение для подводной охоты. Охотница двигалась быстро и нервно, и вдруг замерла. Солнце осветило блеклый клубок спутанного линя на подводном ружье в руках. День совсем потерял тепло и выцвел. Дома с ружьём повеселилась младшая сестрёнка.

Бобриха, а именно так звали охотницу, бездумно оцепенела, следя глазами горящие багрянцем кораблики осенних листьев. Глупо продолжать играть на рояле, когда в комнате воют собаки. Тем более зрителей вокруг нет, и обвинить её в трусости некому. Если кто-то брал твоё оружие - быть несчастью, это знал даже самый зелёный охотник. Вспомнилось чёрное пятно на белой скатерти от пролитого утром чая. Там же, позади, шла поперёк дороги беспросветно чёрная кошка помоечной породы. Идти в воду сегодня не хотелось, все чувства восставали. Но за спиной у Бобрихи стоял Страх. Воспоминание-Крик. Вперёд её толкала память о том, как горячая ванна с пушистой белой пеной внезапно превращается в ледяную коричневую воду, полную мёртвых дубовых листьев. Ключи от произошедшего, причины того, что случилось, были скрыты где-то в глубине. Отступить сейчас, сбежать, значило всю жизнь бояться наполнить водой даже раковину.

Река равнодушно плескала накатом на глинистый пологий берег. Спрашивать совета было не у кого. И Бобриха решилась. Дважды по три раза поплевала изнутри на стекла маски. Потом, чтобы не оставлять в сумме шестёрку, ещё трижды плюнула на стёкла снаружи. Девятка намного приветливей петли шестёрки, к тому же трижды тройка, счастливое число. Тщательно проплёванное стекло не запотеет. При полоскании маски в реке обряд был завершён наговором «водица мокрится - жабья икрица - болотнику грыжу - насквозь всё вижу».

Чтобы не месить, увязая ластами по мелководью, охотница сразу легла всем телом на воду, и цепляя руками за близкое, перед самым лицом дно, потянула себя от берега. Ломаясь на волнах, солнечный свет омывал донный пейзаж золотистой рябью. Тень Бобрихи чёрной кляксой текла по илистой равнине, по дорожкам следов от карет-ракушек, сквозь запылённые леса водорослей. Мальки веером брызгали от этого «ужаса, летящего на ластах». Бобриха почти не шевелила ластами, но тень всё равно очень быстро отдалялась, долина проваливалась, и охотница вознеслась над кукольным миром, пока он не исчез, как потерянная монетка. Под Бобрихой была Глубина.

Тень повисла в бутылочно-зелёном ничто, окруженная ореолом солнечных бликов. Казалось, она скользит по рыхлому тёмному одеялу, на глубине нескольких метров. Чуть шевеля ластами, Бобриха неспешно вглядывалась в этот водный морок, дно-обманку, на которое легла доверчивая тень. Настоящее дно было намного глубже. Охотница, скрестив пальцы, поблагодарила Водяника за предостережение. После дна-обманки, часто являлась ложная поверхность, недолго и воды нахлебаться.

«Что может здесь случиться, тут и глубина то не больше пяти метров, и дно знакомое, нырянное-перенырянное». Бобриха глубоко вдохнула такой сладкий сейчас воздух, и нырнула к своей тени. Дно оказалось там, где и должно было быть. Но не песчаное, как ожидалось, а чужое, илистое, заросшее колышущимися зелёными нитями. Бобриха скользнула вдоль этого дна к провалу русла, и увидела настоящие заставы из коряг. «Паводком принесло», - мелькнула мысль. «Какой паводок?! Я здесь недавно ныряла, и всё дно было голое!», - по телу пронеслась волна холодных мурашек. Однако коряги и водоросли сулили хоронящуюся в укрытии добычу, и взяв себя в руки, Бобриха поплыла вперёд, навстречу из неоткуда взявшемуся течению.

Между веток открылся проход. Охотница вплыла в него, навстречу потянулось длинное одеяло колышущихся водорослей. Этот зелёный шарф что-то напоминал, но прежде чем она поняла что, впереди вырос большущий морщинистый пень-боровик. Зелень плавно струилась из-под него, ещё две густые пряди прилепились с боков. «Как брови ...» Время на секунду остановилось, когда кусочки сложились в одну картину. Всё замерло. Только на пне медленно прорезывались горизонтальные рубцы под бровями. «Чёрт!!!» - чуть не заорав прямо под водой, Бобриха зажмурилась, и молотя ластами рванулась к поверхности. И тут же почувствовала, что зелёные нити, которые только что свободно струились вокруг, повисли на руках и ногах тяжкими путами, полностью лишив её возможности шевелиться, у неё просто не было сил разорвать их.

Кровь затумкала в ушах дикими барабанами. Отчаявшись, что пропала, Бобриха как за последнюю надежду, ухватилась за мантру подвохов: «ты жив, пока спокоен, пока жив, ты борешься». Перестав вырываться, полностью замерев, она постаралась расслабить тело, растворяясь в формуле. «Ты жив, пока спокоен, пока жив, ты борешься. Это всё мне почудилось. Это просто пень и просто водоросли. И я ещё жива, и должна бороться». По-прежнему не открывая глаз, перестав дёргать руками, она медленно стала высвобождать их из пут, вытягивая плечами, и постепенно собрала к телу. Потом, сложив ладони, выбросила их вверх. Пробив водоросли над собой и с силой разведя их в стороны, она уцепилась и опёрлась на этот спутанный слой, и вытянула себя в проделанный выход.

Только полностью вылупившись из скорлупы приставучих пут, пленница позволили себе открыть глаза, и рванулась наверх. Поверхность томительно долго отказывалась являться, а когда появилась, то пройдя её, Бобриха осталась под водой – это была обманка. Новая поверхность ... - и снова обманка. Чувствуя, как глаза под маской заливаются слезами, Бобриха отчаянно гребла к воздуху. Наконец в глаза ударило солнце, и у спасшейся уже не было сил удивляться, когда прямо перед своим носом она увидела всплывшее рядом ружьё. Хрипло дыша в трубку, она изо всех сил замолотила ластам, выгребая к берегу, и не к месту твердя «жук – плавунчик – носорог - мчи - неси на бережок». Охота кончилась.

* * *
- Ты пей чаёк, пей. Он настоящий, - потчевал встревоженный Карен. Его жена Наталья хлопотала у плиты и уже полчаса молчала, являя смиренное терпение к «заблудшей девочке».

Выговорившись, спалив порох эмоций, Бобриха – она же в миру Барбара, или попросту Варя, молча поглощала бутерброды, печенье, и всё что было на столе. И почти не возражала, слушая успокаивающие рассуждения Карена.

- Ты Варя не обижайся, но все эти ваши «зелёные бороды», «сеточные хороводы», «зеркальные норы», «рябыши» ... – Карен вздохнул и помолчал. - Это же фольклор. Эти байки интересно конечно послушать под водочку, в хорошей компании. Но ты же современный человек. У тебя на лбу высшее образование. Двадцать первый век, программист. И веришь в подводных «зелёных человечков».

- «Красных», - поправила Варя. - В «красных человечков». Их в этом году трое наших в Клязьме встречали.

- Ну, послушай, Варя, в этой Клязьме, как ты сама говоришь, плавают десятки ваших подвохов. А «красных человечков» встречали только трое.

- Крещёному человеку всякая чертовщина не встречается, - не удержалась Наталья.

- Просто написали на форуме только трое, не все рассказывают, - объяснила Варя. - Плохая примета - рассказывать. Водяник обидится, глаза от рыбы будет отводить. Или ещё хуже ...

- ... что, хуже?

Молчать было поздно, и Варя, чувствуя, что сама оглашает себе приговор, продолжила – ... хуже, это значит «нырнуть за дно». В смысле, если рассказать, то вся эта подводная чертовщина теперь будет со мной надолго.

Подняв глаза, она по-новому посмотрела на гостеприимных хозяев, хлопотавших вокруг неё, и ей вдруг стало стыдно. – Вы извините, я как всегда к вам ворвалась, без приглашения, вывалила на вас ...

- Да ладно, - улыбнулась Наталья, - Карену без этих твоих явлений скучно будет. Не о чем будет в институте рассказать. У него, кстати, там половина сослуживцев в твои истории верит. Хоть и доктора наук. – Она помолчала, вытирая руки о фартук, и строго продолжила. - Я тебе вот что скажу, Варюша. Все эти твои чуда подводные, это тебе знак, не правильно ты жизнь свою растрачиваешь. Пора тебе уже серьёзно о себе подумать. Я уже не первый раз это говорю, но ты подумай ещё. Может быть, ты сходишь со мною в церковь, поговоришь с батюшкой?

Карен прервал её, неожиданно очнувшись от своих дум, - Вот ты Варя действительно сама веришь, что если встретиться глазами с этой твоей «зелёной бородой», «речным чёртом» вашим, то к нему в рабство попадёшь, и три года потом русалкой будешь? Это ж такая сказочка, какую только детям рассказывать! Ну, сама подумай, кто об этом может знать и рассказывать? Бывшая русалка, которая три года с хвостом плавала?!

- Об этом на нашем сайте написал Блэкаут. А Блэкаут – это вроде бы наш подвох, он обо всех наших встречах и мероприятиях на сайте отзывы пишет. Вот только его никто никогда на этих мероприятиях не видел.

- Ну, мало ли кто у вас такой шутник! – Переглянулись Карен с Натальей.

Варя осталась серьёзной. – Понимаете, какая шуточка. Этот Блэкаут пишет как участник о мероприятиях, даже если они проходили в один день, и в тысячах километрах одно от другого. Причём с такими подробностями, какие только присутствовавшие знают. И ещё. Сисадмины форума его пытались вычислить. Вот только ничего у них не получилось. С таким ником никто на сайте не зарегистрирован. Понимаете? Сообщения на форуме есть, а того, кто их оставляет - нет. И меня, как программиста, это пугает гораздо сильнее, чем встреча с «речным чёртом». Потому что Блэкаут не под водой, а здесь, среди нас. И ещё, поверьте мне, ни один подвох себе ник «Блэкаут» никогда не взял бы. Потому что на языке подвохов, «блэкаут» обозначает «смерть».

Чай остыл. И разговор как-то вдруг увял. Варя заспешила прощаться. Наталья перекрестила её в дверях, и тяжело вздохнула, одаривая на прощанье своим обычным «сходила бы ты девочка в церковь». Карен скептически усмехался, но и его проняла подавленность гостьи.

Заводя машину, Варя твёрдо решила – с одиночными поездками на подводную охоту на ближайшее время надо завязать. С компанией, на Десногорское водохранилище, лечить нервы. А там поглядим. Если конечно в Десногорске всё обойдётся.

Глава 2.
Сеточный хоровод.

Снаряжение подводного охотника состоит из маски с трубкой, ласт, ружья, гидрокостюма. Для огрузки костюма используются закреплённые на поясе свинцовые грузы. Никаких дыхательных аппаратов не допускается, охота ведётся при нырках на задержке дыхания. Кроме перечисленного, используются также кукан для рыбы, нож, часы-компьютер, и фонарь для охоты в ночное время.
Справочник «Современные способы рыбной ловли».

Сумерки и осенняя грязь превратили автомашины в серые стада носорогов, бестолково толкающихся на перекрёстках. Злобно горящие глаза фар и утробный рёв клаксонов делали этот маскарад совершенным. Варя с облегчением вздохнула, только когда наконец вырвалась из города на простор шоссе. У её дяди Карена, была целая теория о Городе-монстре. В ровном шуме мотора она сейчас легко слышала его размеренный, словно на лекции в институте, голос:

- Город живёт нами. Город. Он диктует нам ритм автомобильными пробками. Прерывает шаг лифтами и эскалаторами. Отвлекает от еды и от любви звонками начальства. Когда-то давно, человек утром просыпался и решал за завтраком, что он будет делать днём. Сейчас нас поднимает будильник, и мы двигаемся на работу как шестерёнки странного механизма. Этот механизм и есть Город. Мы думаем под управлением телепрограмм. Покупаем под управлением рекламы. Жуём стандартную еду из пластиковых тарелок. Это всё – Город. В наше время фраза «Человек – это звучит гордо» просто не могла бы родиться...

Варя считала себя слишком молодой, чтоб говорить «в наше время». Но что имел в виду Карен, она хорошо понимала. - Нравится ли мне «наше время»? - думала она, проносясь через спящие посёлки. - Просто стараюсь жить сама, не дать Городу прожевать меня. Для того может, и ныряю всё время под воду. Вот Наталья, не при ней будет сказано, в религию ударилась. А Карен в свой рационализм. Только вот к чему мне весь этот рационализм, когда вокруг меня «рябыши» запляшут? И кому молиться, когда «воронка-бублик» завертит? – Все эти размышления настроения не портили. Лететь по ночному шоссе в Десногорск, навстречу старым друзьям и нырялке, было опьянительно здорово. «Жабры сохли», давно было пора их как следует промочить. Быть Бобрихой ей всегда нравилось больше, чем Варей.

* * *
Переломившись пополам, Бобриха ушла головой вниз. Поднятая над водой нога в ласте без всплеска скрылась вслед за своей хозяйкой. В окружившем Бобриху зелёном мраке не было ни верха, ни низа. Только нарастающее давление в ушах говорило о погружении. Тормозя разведёнными в сторону ластами, она продувала уши, мысленно повторяя «друг водяник бочажок сплюнь меня на бережок». Медленное падение тянулось и тянулось. Наконец показалось дно, наплывающее как в кинофильме земля на пикирующий самолёт. Перейдя в горизонтальное скольжение, Бобриха замерла, летя вперёд по инерции. Почти сразу из мрака проступил навстречу, оформился и вырос огромный, как целая изба, пень.

Ради таких вот пней-богатырей она и ныряла на предельную для себя глубину. Бесконечный спуск вытягивал всю душу, а ещё более бесконечное всплытие изводило страхом не дотянуть до глотка воздуха, но пни здесь были роскошные. Пень-богатырь возвышался над дном натужно скрученными исполинскими корневищами. Целый лес этих ветвящихся лап образовывал шалаши, где могло спрятаться сразу несколько Бобрих. При её появлении в ветвях засуетились мелкие карасики, бестолково поднимая туманы ила. Медленно обследуя пень, Бобриха зависла над ним, как пчела над цветком, вглядываясь в хитросплетения корней. В окружающем сумраке проступали и манили силуэты других пней-цветков. Однако секунды убегали, а крупной рыбы Бобриха не видела.

Уже собираясь оттолкнуться от ближайшей коряги и начать подъём, охотница вдруг уловила в стороне движение. Это была перекрученная сеть, в которой слабо шевелился большой канальный сом. Подплыв, и сразу удачно ухватив его за пасть рукой, Бобриха тут же вспомнила, что ножа с собой нет. Попытки разорвать сеть руками не удавались, а выпутывать сома времени не хватало, уже совсем пора было всплывать. К тому же сеть была не настолько старой, чтобы заниматься сомом, не рискуя в ней запутаться. А ножа нет. Эти мысли сразу заставили решиться всё бросить. Устремившись вверх, Бобриха стала постепенно подниматься, продувая уши, и скоро увидела светящийся от солнца водный потолок.

Лёжа на поверхности и отдыхая, она постановила себе к сетке больше не нырять. Потом она пожалела об этом выборе. Раз за разом ныряя, она находила только мёртвые пни, в которых даже карасиков не пряталось. Раньше, сколько она помнила, в этих пнях всегда кипела жизнь, но сегодня пни темнели тоскливо и недвижно. Зато сети стали появляться одна за другой. Старые, перекрученные в жгуты верёвок, и совсем свежие, без налёта подводной пыли. Пучками висящие на пнях, и клубками свернувшиеся на голом дне. Сети были полны мёртвой, разлагающейся рыбы. «Нельзя плавать без ножа», - снова и снова думала она, в нарушение всех неписаных правил проплывая мимо несущих смерть паутин.

В какой-то момент Бобриха при очередном погружении почувствовала, что её начинает нести течением. Удивившись тому, что оказалась на русле, которое было далеко в стороне, она даже не успела испугаться, когда блестя перламутровыми узелками, перед ней выросла стена из сетки. Резко выгнувшись, чтобы не влететь в неё, она успела затормозить, и поплыла вдоль сетки наверх. От рывка у Бобрихи даже слегка свело икры ног. И тут же Бобриха увидела сверху над собой ещё одну сеть. Скорость была уже меньше, и она легко отвернула в сторону. И даже успела равнодушно отметить, что на сетке сверху узелки мерцали странными стеклянными бусинками. Паника и спазмы икроножных мышц у неё начались, только когда не проплыв и пары метров, она снова уткнулась в сетку. А сетки сбоку и над ней никуда не делись. Бобриха была в ловушке. На последней сетке бусинки были размером уже с горошину. Они просвечивали из своей стеклянной глубины чёрными зёрнышками. А за ними, в зелёной дымке, проступала ещё сеть. Или не сеть. Скорее кристаллическая решётка из одних узелков, самой сети не было видно. Зато узелки были огромны, и в упор смотрели на неё холодными зрачками.

Замерев подобно кролику перед удавом, Бобриха в панике попыталась вспомнить что-нибудь спасительное. Но всплыла только непонятная фраза «сеточный хоровод». Всплыла и завертелась волчком, перемежаясь бессмысленным сейчас «надо нож брать». Узелки сетки перед ней тем временем стали расти, наливаясь холодной мёртвой яростью. Поняв, что безвозвратно теряет время, Бобриха рванулась наверх, к той сетке, которая закрывала дорогу к поверхности. Ухватив руками, она рванула её в стороны. Сеть медленно и неохотно поддавалась. Нитка за ниткой лопались от рывков с сухими трескучими щелчками. Наконец образовалась дыра, достаточная чтобы через неё протиснуться. Пролезая в разрыв, Бобриха почувствовала, что зацепилась поясом с грузами, и тут же увидела наверху перед собой ещё один клетчатый слой. Сразу остро захотелось дышать. С трудом нащупав через напутывающиеся нити поясную пряжку, она расстегнула зацепившийся пояс с грузами, и облегчённая, как из катапульты полетела вверх. Руками и лицом врезавшись в сеть над собой, Бобриха в панике стала рвать ей как налипшую на лицо паутину. При этом у неё сорвало маску, и в глаза хлынула неожиданно холодная вода. Полностью ослепнув, Бобриха в ужасе дёрнула с такой силой, что сеть широко раздалась. Стартуя из последних сил вверх, к поверхности, Бобриха почувствовала, как её крепко схватили за ноги. Совершенно уже не соображая, в панике, она на ощупь срывала с ног путы вместе с ножными грузами, ластами, и не помнила, как оказалась наверху, стала орать о помощи.

Позже, вместо приятного вечера с песнями под гитару и долгими разговорами, Варя-Бобриха быстро и дико упилась водкой. Сначала пила чтобы отошла нервная дрожь, потом пила чтобы всё забыть. От водки было тошно, и хотелось плакать. Рассказав по пять раз каждому о сетках с глазами, и наплакавшись, Варвара уснула. Ночь принесла целую вереницу липких сеточных кошмаров. Только под утро пришёл спокойный сон.

Варваре снилось, что она летит, загребая ластами над городскими улицами, легко подныривая под троллейбусные провода. Внизу были люди, и Варе очень хотелось докричаться до них. Ей хотелось рассказать, что они тоже могут летать, если только захотят, но они её не слышали. Неожиданно Варя оказалась в тёмной уютной комнате, полной запаха кофе. Тихо звучала странная, какая-то завораживающая музыка. Никто не пел, но она слышала слова прямо в звуках инструментов:

Ночь молчит. Есть правда в тишине.
Много смыслов в этом языке.
В нём нет фраз, нет намёков, нет фальши
От меня ты всё дальше и дальше.

Мешая слушать музыку, из темноты позади настойчиво лез низкий и сиплый голос. Он что-то долго-долго говорил сначала про какую-то реку с какими-то жуками. А потом. Потом Варвара вдруг откуда-то поняла, что это Блэкаут. И хотя по-прежнему не могла увидеть его, но зато рассказ стал понятным и осмысленным. Проснувшись с горьким привкусом кофе во рту, Варя ни с кем не прощаясь выбежала из гостиницы, села в машину и уехала в Москву.


* * *
Обжигаясь кофе и забывая про печенье, Варя рассказывала Карену и Наталье обо всём произошедшем.

- ... Про реку, что Блэкаут говорил, я почти ничего не запомнила, бред какой-то. Какая-то Куликша, не понятно где и к чему текущая, с какими-то огромными жуками-кукишами, которых надо отпугивать ромашковыми венками. Название тоскливое такое, Куликша-река, только потому наверно и запомнила. Но главное, Блэкаут потом рассказал мне «Притчу о художнике». Притчу я хорошо запомнила. Она мне ночью тогда такой важной казалась, и со смыслом каким-то скрытым. А сейчас саму притчу помню, а что в ней такого ...


* * *
Притча о художнике.

Однажды к бедному художнику, который был добрым человеком, явился во сне Господь, и сказал: «Ты много бедствовал художник, но не жаловался. Страдал, но был весел. И решил Я явить тебе свою милость. Завтра нарисуй место и дом, в котором ты хотел бы жить, нарисуй и себя, и близких своих. А Я сотворю чудо».

И художник, который жил в тесной, грязной развалюхе, с самого раннего утра принялся за работу. Он взял большой белый холст, и нарисовал на нём высокую гору, и светлый сосновый лес, и звонкую реку, и просторный уютный дом.

Но когда он хотел нарисовать свою семью, к нему прибежали его дети, и он стал играть с ними. Потом художника отвлекла его любимая жена. А вечером в гости к художнику пришли его друзья, и он снова не мог вернуться к холсту.

Вот так и вышло, что весь день прошёл, а дом на картине остался пуст. Художник всё время потратил на тех, кого хотел нарисовать. И наступило утро. Выйдя во двор, художник увидел в лучах восходящего солнца, что его большой холст снова бел и пуст. А в недосягаемой дали была сошедшая с холста прекрасная гора, и там был светлый сосновый лес, и звонкая река, и просторный дом, и всё-всё о чём мечтал художник. Но дом на той горе остался пустой.


* * *
После того, как Варя пересказала притчу, все долго молчали. Наконец Карен переглянулся с женой. - Ты Варя не обижайся, мы давно тебе это хотели сказать. В общем, не пора ли тебе уже закончить своё одиночное плаванье?

- Ты детка пойми, - заторопилась Наталья, - все эти твои походы не имели бы и половины цены, если б ты не могла прийти к нам и рассказать о них.

- Началось, – протянула Варя. – Я вообще-то думаю, что эта притча как-то с подводными злоключениями моими связана. Мне как будто всё время дают ответы, которых я не могу понять, потому что не умею задавать вопросы. - И она расстроенная засобиралась на выход.

В машине Варя долго сидела, не заводя двигателя, глядя в темноту ночной улицы. Ей вспомнилась новогодняя ночь. Карен с Натальей уехали на горнолыжный курорт, сестра ушла отмечать праздник к друзьям, и Варя как-то неожиданно осталась одна. Всю ночь до утра она не могла толком уснуть. За окном ухало, и она в полузабытьи не могла понять, фейерверк это стреляет, или ритмично забивают сваи на соседней стройке. Закончилось всё утром попыткой допить на кухне шампанское из горла бутылки. Вспенившееся «Абрау-дюрсо» попало в нос, и кислою струёй было выплюнуто в раковину. Вот так он встретился, этот год. Карен и Наталья конечно были правы. Второй такой новогодней ночи ей не хотелось.

Глава 3.
Камушки-самоцветы.

За поворот! Там встретят нас
Безвестный путь, секретный лаз.
Их миновали мы вчера,
Но, может быть, теперь пора
Найти ту тропку в глубине,
Что мчится к Солнцу и Луне?
Дж.Р.Р.Толкиен «Властелин Колец»

Бобриха вынула из багажника машины ласты и бросила на снег. Когда-то Варя покупала их гладкими, чёрными и блестящими. Теперь из-за мелких царапинок они были серые и шершавые, а от мороза ещё и пластмассово твёрдые. В воде они отогревались и снова приобретали гибкость.

Решение ехать пришло, как понедельник. Просто нежелание даже думать о воде вдруг кончилось без следа, и Варя сразу и без сомнений стала собирать в сумку свои трубки-маски. После осенних приключений на Десногорском водохранилище прошло три месяца, город укрыло снегом, а гидрокостюм мирно висел в шкафу, покрываясь пылью. Но период водобоязни без видимых причин сменился вдруг на острую потребность ехать не откладывая, нетерпение покалывало в кончиках пальцев, заставляя ходить вприпрыжку.

Солнце ярко искрилось на свежем белом снеге. Напевая под радио, Бобриха свернула с Дмитровского шоссе к каналу Москвы-реки, и остановила машину прямо под мостом, спрятав её от любопытных глаз. Гидрокостюм она надела дома, и теперь, пританцовывая от морозца, радовалась, что не придётся переодеваться на берегу. От холода замёрзли не только ласты, неопреновые перчатки тоже заледенели. Плеснув на них из термоса кипяточку, Бобриха с удовольствием сунула следом зябнущие руки, и подхватив ласты и ружьё, захрупала по снегу к воде.

Сверкающий на солнце снег переходил в полосу блестящей мокрой гальки, омываемой тёмною, почти чёрною зимней водою. Морозило всего пару дней, и льда на воде ещё не было. Бобриха зашла в воду по пояс, присела, и оттолкнувшись поплыла. В первый миг вода показалась ледяной. Не закрытую маской и костюмом часть лица обожгло, но первое ощущение быстро проходило, Бобриха с наслаждением заработала ластами, согреваясь в движении.

Вода была по-зимнему прозрачна, и солнце просвечивало отмели до последней впадинки. В складках дна стояли торжественные караулы из окуньков-матросиков. На волнистой поверхности полянок безбоязненно и любопытно кружились колючие ерши. Настроение было по-настоящему праздничное. Из-за этой эйфории от возвращения в подводный мир, у Бобрихи совершенно не было нервного возбуждения от погружения. Поэтому увидев, как вокруг в солнечных бликах начинают кружить рябыши, Бобриха не испугалась, как обычно, и не стала разгонять их общеизвестным «килька сгинь-ка». Убеждённая, что всё сегодня ей удаётся, она бесстрашно стала рассматривать эти странные создания. Словно почувствовав её любопытство, рябыши замедлили свой хоровод, и один, наверно самый смелый, подплыл и замер так близко, что она могла бы дотянуться рукой. Солнце просвечивало через его призрачное тельце насквозь, и были видны все косточки белого скелетика. Подчиняясь внезапному порыву, Бобриха протянула руку, и погладила рябыша прямо по носу, между его слепых белых глаз. Рябыш не испугался её руки. Он замер, когда чёрная пупырчатая перчатка провела по его носу, потом мелко задрожал хвостиком и неожиданно рассыпался фонтанчиком гаснущих светлячков. Остальные рябыши возбуждённо затанцевали вокруг, закружили и вдруг пропали, как от наговора «кильки-сгиньки». Но Бобриха была уверена, что только что она сделала, не понимая как, что-то хорошее. И ещё она знала, что никогда больше не станет гонять рябышей никакими наговорами.

Доплыв наконец до глубины, Бобриха нырнула и опустилась на дно. Здесь песка уже не было, дно покрывала ровная галька. Бобриха легла на дно спиной, вверх лицом, и залюбовалась лучами солнца. Они тянулись с поверхности, пытаясь достать до неё, но путались, и терялись, не проникая и до середины трёхметровой глубины. Бобриха мысленно попыталась помочь им, и неожиданно лучи действительно удлинились, приблизились, и вдруг вокруг всё засверкало радужными искрами. Бобриха повернула голову, и увидела, что лежит на поле из разноцветных камней. Она взяла в руку несколько, они были прозрачными и переливались изнутри тёплым светом. Оттолкнувшись от дна, Бобриха стала всплывать. При приближении к солнечной поверхности свет камней стал тускнеть, и когда она подняла их над водой, они уже были простой серой галькой. Наскоро продышавшись, она поспешила снова нырнуть.

Внизу всё повторилось. Стоило лечь на дно, и потянуть мысленно за солнечный луч, как тот послушно вытягивался, и в момент, когда касался дна, совершал чудо. Обыкновенная галька начинала светиться изнутри разноцветными красками. Это было совершенно не похоже ни на что виденное, и напоминало сбывшийся детский сон. Бобриха снова и снова ныряла, уже не пытаясь достать со дна кусочки сказки, а только наслаждаясь происходящим. При одном из нырков, она неожиданно увидела двигающийся над ней по поверхности силуэт. Когда он нырнул, стал приближаться и превратился в подвоха, она испугалась, что всё кончено, и её чудо сейчас исчезнет. Но камни по-прежнему светились. Она ждала, что подвох, как и она попытается поднять камни, но он только осторожно гладил и перекатывал их рукой по дну, а потом знаками стал ей о чём-то сигнализировать. Они вместе поднялись наверх.

Оказалось, что незнакомец просто беспокоился, всё ли с ней в порядке. Он тоже видел светящиеся камни, но не пытался их ухватить, так как «видно же, что это волшебство». Бобрихе понравилось, как он заволновался, всё ли в порядке с лежащим на «драгоценностях» коллегой. Она попробовала даже объяснить, как заставить камни светиться, но у незнакомца ничего не вышло. Только когда Бобриха, притянув луч, заставляла камни оживать и переливаться, он тоже мог наслаждаться результатом, но сам притянуть лучи на дно не мог. Постепенно солнце стало клониться к закату, лучей под водой становилось всё меньше, и в конце концов пришлось плыть к берегу.

Подвоха звали «Абырвалг», раньше они с Бобрихой вживую не встречались, только на интернет-форуме. Неожиданно для самой себя, Бобриха пригласила его поехать вместе в гости к дяде Карену, который «умеет рационально объяснить всё на свете». А Володя, как звали Абырвалга на суше, просто не мог ответить отказом русалке, «зажигающей камни». Перед самым отъездом, прополаскивая в воде маску, Варя заметила, что прибрежная полоса обсыпана увядшими дубовыми листьями. Холодная зимняя воды имела чёрно-коричневый оттенок, и белый снег берега окружал воду сверкающим фаянсом. Захохотав, Варя отвернулась и побежала по берегу к ничего не понимающему Абырвалгу. Ничего объяснять ему она не стала, а он не стал задавать вопросов.


* * *
- Оптическая аномалия, результат атмосферных флуктуаций.

- Оптическая аномалия?! Значит, если я одна что-то видела, это всё мне чудилось. А когда нас теперь уже двое видело одно и то же, - это оптическая аномалия и атмосферные линзы?!

- Спокойней, Варя. Ты же сама меня привезла сюда, чтоб услышать, как Карен всё будет объяснять с позиций науки.

- Правильно, Володя. Вот ешьте ребятки ещё, пока горячие, - Наталья доложила на тарелки пышущих жаром оладий.

- Ну, вы же сами понимаете, что у вас не осталось никаких материальных доказательств. – Карен был непоколебим.

- Бывают такие случаи, после которых остаются очень даже материальные доказательства. Да такие, каких лучше бы не было. И на галлюцинации эти вещи будет трудно списать, - возразил Володя.

- Например?

- Например, после встреч с Железным Всадником у некоторых остались очень реальные отметины прямо на теле.

- Ты встречал Железного Всадника? – Поразилась Варя.

- Встречал. И не я один.

- Кто такой Железный Всадник? – осторожно спросил Карен.

Абырвалг молчал, поэтому за него ответила Варя. - Железный Всадник, это совершенно невероятный и очень романтичный персонаж. В него даже мало кто из подвохов верит. Масса слухов, никто ничего не знает. Вроде бы это латник, с ног до головы в железе, и конь у него тоже весь в железных доспехах. Уже много веков он скачет по рекам, всё ищет своего кровного врага. По легенде, этот его враг упал в реку и утонул. Но Всаднику было мало его смерти, и он бросился в воду за его телом. При этом он громко клялся, что у Смерти нет права лишать его мести. И вроде Смерть с тех пор действительно не вмешивается. И бедному Железному Всаднику нет теперь покоя, он всё скачет и скачет …

- Да, возможно он действительно кого-то или что-то ищет. Я расскажу вам, о том, что я знаю.


* * *
Железный Всадник. Рассказ Абырвалга.

Я никому не рассказываю об этом, потому что из этих рассказов ничего хорошего не выходит. В общем, началось всё с того, что я как-то увидел у Диманика, моего друга, свежий шрам. Ровную красную полосу на левом боку. Он сначала не хотел рассказывать, говорил, что я ему всё равно не поверю. Но потом, как-то посидели мы с ним душевно, и он сдался. Приключилось это якобы на Красной Сече.

Прозрака на Красной Сече никогда не бывает, но Диманик на прозрак как-то попал. Лежал Диманик в залёжке, не глубоко, метрах на трёх, среди топляка, и метров на пять каждый камушек виден был как на ладони. Рядом пустое русло, покрытое ровным слоем ила. И вдруг видит, как по руслу, прямо на него надвигается что-то громадное. Когда «это» приблизилось, стало видно, как прямо по дну, под водой скачет настоящий рыцарь-крестоносец. А может и не крестоносец, Диманик в них не разбирался. И сам рыцарь, и его конь в железных латах. Латы не ржавые, но и не блестят как в музее. Обыденно как-то выглядит и скачет, если можно так сказать о происходящем. Только муть из под копыт не поднимается, как будто он дна вовсе не касаясь летит.

Диманик в шоке чуть воздух не выдохнул. Да не думая ни о чём, из своего 30-ти сантиметрового ружья Всаднику в грудь гарпуном с тройным наконечником и выстрелил. И попал. А рыцарь, уже проносясь мимо, через седло перегнулся, и хоть и не удобно ему было, лежащего на дне и за корягами Диманика, всё же вскользь мечом по спине достал. Диманик на берег как ракета вылетел с тем рассечением, ничего не чувствуя. Он там не один был, к счастью. Рану ему забинтовали, и в больницу отвезли, а там уже зашили капитально. Диманик всем сказал, что за гвоздь на дне зацепился. Ружья своего он так и не нашёл, да и не искал, я так думаю. И с тех пор на Красную Сечу никогда не ездил. Мне Диманик обо всём только потому рассказал, что я в этой речке тоже регулярно тогда ещё охотился.

Честно скажу, Диманик не из тех, кто врать любит, но я ему не поверил. Я и раньше всякие слухи о Железном Всаднике из Красной Сечи слышал. А теперь и сам байку про этот поединок при каждой поездке на Сечу стал у костра расписывать. Опуская конечно имя Диманика, и придумывая всякие подробности. И всегда ржал, что не все веселятся, некоторые серьёзные сидят, как будто верят всему. И вот, как-то уже через два года после происшествия с Димаником, пришлось мне ехать к нему, везти коньяк, и извиняться. И спасибо говорить.

Потому что ровно через два года лежал я в той реке. И точь-в-точь ровно так же, как описывал Диманик, вышел на меня по течению этот самый рыцарь. И прозрак в тот раз был такой, какого я там не припомню. Видел я этого рыцаря до последней завитушки герба у него на щите. Забрало правда у него было опущено, и был ли там под забралом череп, или может там вообще пустота, этого я не увидел. Но в груди, прямо по центру, у него торчал обломанный тройник Диманика, его я хорошо разглядел. А у меня был с собой не 30-ти сантиметровый пистолетик, как у Диманика. У меня был 80-ти сантиметровый слонобой, с которым я поплыл из-за классного прозрака. И не знаю, чтоб я делал, если б рассказа Диманика не слышал. Но думаю, выстрелил бы я в рыцаря своим гарпуном, ещё с дистанции, а рыцарь, вероятно, подскакав, порубил бы меня там же как капусту. Поэтому, мне кажется, обязан я Диманику жизнью.

Стыдно мне теперь об этом говорить. Но тогда мне это таким естественным показалось. В общем, дал я Железному Всаднику спокойно мимо себя проскакать, а потом ему прямо в спину выстрелил. «За Диманика». И уже стреляя, видел, что у него в спине ещё гарпуны торчат, не знаю сколько, но три точно было. А теперь уже больше трёх. Потому что я попал. Да так, что Всадник аж дёрнулся в седле, я хорошо видел. У меня линь прочный был, на сомов, и ружьё серьёзное, с катушкой. Терять ружьё я не хотел, и вцепился в него двумя руками. Рыцарь проскакав, так дёрнул, что меня не смотря на амортизатор, из завала на лине как на аркане выдернуло и за ним потащило. Только не долго я катался, Всадник сразу развернулся, и стал меня за линь к себе подтягивать. Сейчас я конечно понимаю, что надо было ружьё бросить, чёрт с ним. Но тогда на меня такой азарт напал, что я умудрился подтянуться на ружье, достать ножом до линя и даже перерезать его. Хотя рыцарь меня почти успел к себе подтянуть. Не знаю почему, но развернуть или притормозить коня он не мог. Как только я перепилил связывающий нас линь, Железный Всадник унёсся вниз по течению.

И знаете, мне с тех пор не по себе обо всём этом вспоминать. Я понимаю, что под водой этот рыцарь не мог кричать, это было бы странно. Но когда я в него попал из своего слонобоя, я ему панцирь ведь пробил… И он дёрнулся, да так вскрикнул, что у меня до сих пор мурашки по коже. И стыдно до сих пор, я ж в него ни за что выстрелил. Да и не я один. На Сечу я с тех пор больше ни разу не ездил. И не поеду никогда.

* * *
После долгого молчания, Варя спросила у Карена. - Ну что, ты Карен и для этой истории найдёшь научное объяснение?

- Объяснения, Варя, можно найти для всего на свете. Вот только стоит ли? Помнишь, ты как-то сказала, что не хотела бы в жизни играть всего лишь одну роль. Прожить всю жизнь в окружении компьютерных программ. А мне знаешь, кажется ещё более грустным, что весь наш мир стал одним-единственным. Всё заснято на плёнку, описано формулами, всё разъяснено. А из телевизора ещё потом объясняют, как правильно обо всём этом думать. Я конечно рационалист. Но если быть перед собой до конца честным… Мне такой мир не по душе. Будь я трижды рационалист. И не хочу я никак объяснять ваши все приключения. И ещё... Мы с Натальей давно хотели тебя попросить...

Глава 4, совсем маленькая.
Сон Абырвалга.

Любительская постановка спектакля. В пустом зале сидит на стуле единственный Зритель. Свет гаснет, в темноте слышно как раздвигается занавес. Представление началось.

Крохотная сцена не освещена. Кроме неясных теней ничего не видно. В тишине раздаётся какое-то царапанье, потом слышен приглушённый шёпот.

- Тихо!!! Иначе ОНИ услышат!

- Кто - ОНИ?

- Тсс… Потом. Пошли, только очень тихо!

В углу сцены открывается дверь, через которую пробивается свет. Видны два силуэта. Один крупнее, другой тоненький, принадлежит девушке или подростку. Дверь закрывается, и вся сцена снова погружается в черноту. Силуэты проплывают через сцену, и скрываются в двери на противоположной стороне. Спустя некоторое время из-под неё пробивается полоска света.

- Так кто такие – ОНИ?

- Ты точно хочешь узнать? Может, просто до утра забудем о НИХ, а утром здесь уже будем только мы?

- Нет, я хочу узнать.

- Хорошо. Мы пойдём, и ты сама увидишь. Только возьмём с собой вот эти бейсбольные биты.

- А что … это обязательно?

- Да. Пойдём, ты же хочешь узнать.

Полоска света под дверью гаснет. Слышно как открывается дверь, снова появляются два силуэта. Они перемещаются в центр сцены. Скрипит дверной замок, какие-то тяжёлые запоры. Слышно как со вздохом открывается большая дверь. За ней ещё темнее, чем на сцене. Силуэты тонут в эту темноту.

- Тихо… Иди за мной! Если увидишь, что-то, бей не задумываясь.

Тишина. Потом девичий вопль, звук бьющегося стекла. Снова тишина и потом шёпот - «… Тихо!»

На сцене появляется немного света. Теперь видно, что это Абырвалг, на руках у которого Варя. Оба босые. За их спиной большая как ворота дверь. Абырвалг отпускает Варю и запирает дверь на большой засов.

- Сначала глинтвейн, мы его оба заслужили, а потом все вопросы, - говорит Абырвалг.

- Что это было?

- Наши страхи, – задумчиво отвечает Абырвалг.

- А я никого ... Там никто не пострадал?

- Нет, никто не пострадал. Если не считать разбитого зеркала.

- Просто зеркало?! Зачем?!

– Мне нравится смотреть на тебя. Я хотел бы отправиться с тобой на самый край света в путешествие. Вот и придумал путешествие, как смог, прямо здесь, не выходя из квартиры.

- И что, путешествие удалось?

- Конечно. Я спас прекрасную принцессу.

- Поэтому ты вынес меня на руках?

- Поэтому. И ещё для того, чтоб ты не порезала ноги об осколки зеркала. Верный рыцарь может поцеловать свою спасённую принцессу?

Свет гаснет. Шелестит занавес. В темноте раздаётся резкий неприятный смех Зрителя, и долго-долго тянется, всё никак не прекращаясь.

Глава 5.
Они нас ждут.

Этой мозаике никогда не сложиться до конца. Я знаю. Знаю, даже не закрывая глаз. Но этого вовсе не нужно знать рыцарю и принцессе.
Сергей Лукьяненко «Прозрачные витражи»

Рачий Хват сидел в яме уже так давно, что можно было сказать, сидел всегда. Он сам уже не помнил, что было до этой ямы. Вода раньше была вкуснее, а рыбы раньше было больше. И эти сладкие существа раньше не таяли призраками, а если подплывали к его клешням, всегда становились вкусной едой. Рачий Хват чувствовал мысли существ, он знал, что они ищут больших рыб. Но в его яме большой рыбы не было, Хват тоже любил рыбу.

Теперь сладких существ было намного больше, чем когда-то, они часто заплывали под многометровый завал из брёвен, укрывавший яму сверху. Но эти новые сладкие существа не интересовали Хвата. Они были призрачны. Порою такое существо, подплыв к нему, начинало стремительно уплотняться, и тогда он отчётливо чувствовал заливающий существо ужас. Ещё миг, и он мог бы ухватить существо своими клешнями, но страх сменялся раздражённым облегчением, и существо снова таяло. И тогда уже на самого Хвата накатывала странная слабость, и только подводные струи слабо шевелили его бессильно одеревеневшие конечности.

Рачий Хват жил очень долго, и научился ждать. В последнее время, существа были всё плотнее. Особенно одно, часто проплывающее над ним. Хват был уверен, что если б можно было дотянуться, он бы ухватил его, и оно бы не растаяло призраком. Но существо ещё ни разу не донырнуло до дна ямы, всегда останавливалось на пол пути, и уплывало в сторону поверхности. И всё же с каждым разом оно ныряло всё глубже, а старый Рачий Хват умел ждать и никуда не торопился.

Это был день больших событий. С утра Варя по настоянию Натальи приняла крещение. А уже днём Карен и Наталья с помощью Вари и Володи в первый раз надели гидрокостюмы. Солнце стояло ещё высоко, но уже клонилось на закат, когда весёлая суматоха на берегу закончилась, и охотники парами расплылись по водоёму. Бобриха решила показать Абырвалгу яму с завалом деревьев, до дна которой она сама не могла, а если честно, просто боялась донырнуть. Но рядом с Володей тёмная глубина Варю не пугала, ей вообще всё казалось сказочно прекрасным, и если таинственным, то полным только радостных чудес. Они одновременно стали спускаться вдоль проявляющихся из мрака стволов и веток, которые уже многие десятилетия не видели свет солнца. Рачий Хват ещё издали почувствовал двух сладких существ, которые приближались к его владению.

На дне ямы, куда Бобриха так давно и так безуспешно стремилась, оказалось пусто, и никаких гигантских сомов, вопреки её мечтам не было. Странной формы навал из покрытых слизью коряг в глубине до смешного напоминал сказочное чудище. Огромные крючья, клешни и пики угрожающе торчали во все стороны. А из их нагромождения казалось в упор на неё уставились чьи-то недобрые глаза. Чувствуя, что Абырвалг смотрит на неё, она полная гордости за свою смелость, улыбаясь подплыла к этому «чудищу», и бесшабашно подёргала за его слабо поддающиеся конечности. Ей совершенно не было страшно, ведь сегодня подводный мир был весь похож на новогоднюю ёлку, праздничный и красивый. Сомов не было, и она потянув мешкающего Абырвалга, стала вместе с ним подниматься из ямы наверх.

Абырвалг плыл рядом с охотницей, и думал о том, что никогда не расскажет ей о том, что сегодня видел. А он видел, как огромный членистоногий монстр, выпучив на нитках свои красные светящиеся глаза, был не в силах шевельнуть даже лапкой, пока Бобриха дёргала его за длинные торчащие усы. Абырвалг догадывался, что только неверие Бобрихи в существование Хвата превращало того в бездвижный истукан, и боялся выдать ей, что видит что-то своё.

А вдоль берега по поверхности, взявшись за руки, плыли Карен с Натальей, которые в первый раз сегодня надели гидрокостюмы. Они в восторге парили над полянами водорослей, через роящиеся облака мальков, мимо бабочками порхающих краснопёрок, фотографировали задумчивых щурят-карандашей, и подвижные роты полосатых матросиков. Глубина им пока ещё была не нужна.

Рачий Хват лежал в своей яме. Он не умел разочаровываться, он умел только ждать. Сегодня добыча ускользнула от него. Но это ничего не значило. Рачий Хват подождёт.

АВТОР blackout00

Живой лед. автор blackout00

Живой лед.

Сань! Так смогли вычислить то, кто скрывается под ником "блэкаут"?Спросил Иван, так как недавно услышанная им история о коварном живом льде на любимом шатурском водоеме, до сих пор не давала ему покоя.

Нет Вань, ай пи в динамике, только если примерно, вроде пишет из московской области, с севера ее, больше узнать не удается да и смысл.( ответил Саня -

А чего тебя так это волнует?Мало ли мы сказок-страшилок слышали от него да и есть его рассказы на форуме?

Да как сказать,Иван неторопливо закурил любимый "капитан блэк"....сейчас расскажу..

Рассказ Ивана.

Ехал я недавно в Шатуру на охоту и не доезжая до города несколько км увидел голосующего человека. Ну а бензин нынче дорогой, дай думаю, подкалымлю немного по дороге.

Остановился, человек был с большим рюкзаком и с каким то чехлом, потом то я понял, что это чехол для подводных ружей и мелких элементов подводного снаряжения.А сначала то я как то и не подумал. что он тоже подводный охотник.

Садится он сразу не стал - разглядывал наклейку с изображением Чегевары на автомобиле.Улыбнулся и сказал - привет ластоногим!

Так и познакомились..имени он не сказал. только ник - мол "блэкаут" он.

Он тоже ехал на охоту. но своим ходом, на электричке..Разговорились. И стал я узнавать - выведывать у него самые рыбные места)) Он немного помолчал. а потом неожиданно спросил - верю ли я в приметы? Вопрос какой то неожиданный оказался для меня, вроде и верю и вроде и не верю.Так что врать не стал, так и ответил, мол точно не знаю, но скорее верю..

Попутчик усмехнулся..

нельзя верить не полностью, мы идем в воду, а до сих пор ничего о ней не знаем и не только мы, а и все ученые в мире -ответил он..

Рассказ попутчика Ивана

Рыба есть еще в Шатуре и хорошая, просто она сейчас отошла под лед, так как хозяин ее немного обиделся на охотников. не пускает ее к сливам. Слишком уж много стало нас и не просто нас -тех, кто идет ночью и один в воду за новыми эмоциями, а слишком много стало жадных людей. Может ты замечал, что с рыбой то одни и те же охотники приезжают? а многочисленная толпа довольствуется карасиками и тому подобной мелочью? И дело тут не в опыте и не в умении глубоко и надолго нырять. тут дело в том...

* Как бы объяснить тебе? можно сказать, что есть небольшая группа охотников .ПОСВЯЩЕННЫХ..которым открыл хозяин водоема некоторые тайны.
* а вот достоин ли ты этого или нет - решает только он, я лишь могу тебе подсказать..Вроде парень ты ненормальный, в хорошем смысле -коль едешь один ночью нырять, явно не только за рыбой тебя тянет. может ты тоже как то можешь слышать его голос..
* Рассказ Ивана
продолжение следует..

Вовка, продолжение давай)))) заинтриговал

ну да таких рассказиков начитаешься и потом под воду не захочешь...

,,,,,,

Ромашки и Лимон

Продолжение сказки "Ромашки спрятались, поникли лютики..."

Всё в мире движется по кругу. Может потому, что Земля круглая? Вот и события в подлунном мире кольцуются, раз за разом повторяясь. Нам регулярно встречаются совпадения, которые вовсе не совпадения, и откровения, которые вовсе не откровения, а вполне закономерные вещи.
В общем, если вы увидите табличку с надписью «выход», переверните её. Наверняка там будет написано «вход», ведь ничего не бывает случайно - можно ещё немного побродить. До следующей таблички.

Мамаша жила в прекрасном тихом озерке посреди заросшего полевыми ромашками и жёсткими лютиками луга за дачным посёлком. Туда чутьё и привело кикимору даже скорее, чем она рассчитывала.
- Явилась, не запылилась, - проворчала мамаша, пристально разглядывая блудную дочь. – Ишь, как высохла, да какая тощая-то стала. Как оно, на людских хлебах? Уж я-то всё знаю.
- Привет, мам, - ответила та и проворно слопала плавунца – хрям, хрям.
Ох, ну и вкусным был плавунец после многолетней комариной диеты!
- Чем это от тебя несёт? – недоверчиво продолжала мать.
- Бензином, - пояснила кикимора. – Я за автобус зацепилась и подъехала.
- Конец болота! – сердито бросила мать и плюнула, попав прямехонько в жёлтую, как тоска, кувшинку. – Чтобы кикимора на автобусе… Стыд, позор-то какой. Хуже, чем с русалками в реке путаться…
- Предрассудки у тебя старческие, - огрызнулась молодая (а она, знаете ли, до сих пор была молодой!) кикимора и быстро слопала ещё одного хрустящего, крупного плавунца. – Мам, куда бы узелок положить?
- А что там? – с любопытством спросила старуха.
- Пустяки, - ответила дочь, осмотрелась по сторонам и зарыла свёрток с остатками еврейского золота поглубже в ил.
Эх, хорошо бы вместе с золотом и память закопать…
Кикимора подумала о голубых глазах лейтенанта Frezenbergа, взглянула на романтичный ромашковый луг и горько вздохнула. Но тут на крыльцо ближайшей к озеру дачи вышел кудрявый крепкий парень в спортивных трусах, потянулся и снова скрылся в доме, и на весь дачный посёлок хрипло грянуло: «Жиган Лимон! Мальчишка симпатичный!»
- Тьфу ты, дрянь какая! – с досадой сказала сбитая с романтических мыслей кикимора и в сердцах плюнула, совсем как старуха-мать. Ещё бы, столько лет плакать под Вагнера, и в результате получить соседа с шансоном.
«Жиган Лимон, с тобой хочу гулять!» - игриво орал магнитофон сытым мужским голосом.
Кикимора представила пузатого дядьку, который пытается уломать симпатичного Лимона на любовную прогулку, и хихикнула. Что там Великая Сырость приготовила нового впереди? Поживём, увидим.

Зажили кикиморы, как в прежние времена. Старуха ворчала, а молодая всё смотрела на жёлто-белый луг, словно могла разглядеть в ромашковых узорах светлую чёлку и голубые, как небо глаза, вместо которых в конце концов разгляделся красивый, толстый водяной с перепончатыми, как у самой кикиморы, лапками и блестящей короткой шерстью.
- Отличная партия! – ликовала старуха.
Молодая кикимора молча вздыхала.
У партии были маленькие глазки с вертикальным зрачком и астматическое на воздухе дыхание, как, впрочем, у всех водяных. Партия могла бесконечно жевать корни аира и рассуждала о жизни, совсем как кикимора-мать.
- Дрянные существа эти людишки, - ворчала партия, разлёгшись на почётном месте в камышах.
- Ох, и дрянные! - вторила старая кикимора и трясла головой.
- Им бы всё испортить, испаскудить… - продолжал водяной.
- Истину говоришь, милок… - вздыхала мать.
- Банок консервных накидают, бутылок пластиковых…
- Костры не тушат!
- И эти гадкие, шумные дети, ненавижу детей.
- Отвратительно!
- Чем вам дети не нравятся? – возмутилась кикимора, вспомнив круглую Вовкину мордочку.
- Удочками, - ответил водяной и добавил: - Велосипедами тоже. И, особенно, лодками. А какие они внешне гадкие: голые, шерсть только на голове и растёт.
- Председатель дачного кооператива весь шерстяной, - зачем-то сказала кикимора.
- И гораздо гаже голых детей! – вынес вердикт водяной.
Кикимора немного помолчала.
- Бывают хорошие люди, - с сомнением шепнула она.
- В сказках, милая, - уверенно сказала партия. – Только в сказках.

На дачных участках копошились хорошие с плохими пополам люди и слушали музыку, чаще всего скверную. Хуже всего кикиморе было, когда кудрявый сосед включал шансон. Ладно ещё, чтобы разный. Но из всего музыкального человеческого разнообразия дачник слушал только две песни: про журавлей-журавлей, которые не смогли помочь, и пресловутого жигана по имени Лимон. Парень весь дачный сезон очень громко крутил эти композиции целыми днями, друг за другом, а кроме них - ничего. Вместе с кикиморой шансон в целом и Лимона в частности ненавидел весь посёлок, зато сам дачник эти песни ох, как любил.

Когда не можешь любить, кого хочешь – любишь, кого можешь. Свадьбу сыграли в начале августа, задолго до спячки. Дело не в том, что наша кикимора являлась завидной невестой и целое озеро могла унаследовать. Она была такой милой… А у водяного такая блестящая шёрстка… Зачем кикиморы-ы-ы блестящих любите-е? За симпатичность, разумеется.
Долго не думая послали сороку за роднёй на болото, неделю ловили в ржавую консервную банку плавунцов, квасили мухоморы, растирали с пиявками комариные личинки… Знаете, как вкусно получается, если правильно соблюсти пропорцию пиявок и личинок, да слегка притрусить семенами полыни сверху? В общем, работа кипела.
За работой наша кикимора почти перестала смотреть на лужок, да и ромашки в августе все спрятались, а лютики поникли. Кикиморы от заката до рассвета светлячков к тростнику цепляли, гнилушки рассыпали, отбирали самых звонких лягушек для свадебного хора, а лягушачью икру старуха-мать с весны собирать и сушить начала, впервые водяного на ромашковом лугу увидев, так что оставалось просто залить её водицей, чтоб разбухла.
- Отличное, сытное озеро у нас, доча, - говорила кикимора-мать, - хорошо родню угостим.
- Они что, жрать придут? – ворчала молодая кикимора. – Поздравить меня и порадоваться.
- Нет, угостить болотных надо, мы же не люди…
- Люди гадкие создания, - веско повторил толстый и красивый жених, от которого пахло аиром, – скупые, жадные. Ты слышала, чтобы наши враждовали? Только с русалками. А людишки друг друга удавить готовы за кусок еды. И ведь давят! В моём родном пруду один такой разлагался, с камнем на шее. Ракам было чем питаться. Ох, и жирные у нас раки по норам сидели. А люди их ловят и едят, сварив в ведёрке. Хе-хе, друг друга, значит. Раки людей, люди раков.
Кикимору передёрнуло. Как там её Максим? А Вовка?
И в сам день свадьбы о Максиме думала, пока мастерила себе венок из кувшинок и водорослей. Не удержалась, вплела туда ромашку. Одну, чтобы незаметно.

- Перед лицом Вселенской Сырости, обещаете любить и беречь друг друга до конца сезона, пока Зимний Сон не разлучит вас? – важно восседая в лунном свете на высокой кочке, спросил почтенный, старый и обвисший водяной, патриарх и церемониймейстер.
- Обещаем, - ответила наша кикимора.
Легко выполнимое обещание. У болотной нечисти всё не так, как у людей: женятся на два сезона, а после появления потомства мирно расползаются, ведь водяных гораздо меньше, чем кикимор. Надо и совесть иметь.
- Обещаете родить и растить потомство во славу Вечного Болота?
Украшенный ряской жених икнул аиром и согласно прикрыл глаза с вертикальными зрачками.
«О, Вселенская Сырость! – подумала кикимора, - Пусть у моего Максима и его семьи всё будет хорошо! Ну, пожалуйста? Что Тебе стоит?»
Начались поздравления.
Родственники с хлюпаньем и плеском приближались попарно, целовали кикимору, хлопали по пузу жениха, хихикали и подносили стандартные наборы гнилушек, только прабабка подарила редкую ракушку, видно, от души оторвала, если, конечно, у прабабки была душа.
Кто-то, воспользовавшись общей суетой в озере и свадебной неразберихой, подарил споры водорослей в консервной банке, видимо, пожалев гнилушек, а патриарх вообще ничего не преподнёс молодым, по всей вероятности, считал своё присутствие на свадьбе лучшим подарком.
Отобранные лягушки квакали во всё горло, свиристели болотные птицы, шум, гам, плеск, толкотня.
Лягушачью икру съели сразу, сколько ни припаси – всё мало будет.
Плясали на ромашковом лугу и топтали лютики.
Один из водяных обожрался квашеных мухоморов и принялся наводить коллективный морок. Всем стал мерещиться то моторный катер, то развратная лысая по телу русалка с зелёными патлами. Старухи ахали, молодые кикиморы визжали и прыскали. Патриарх нашёл шалуна и выгнал прочь, но тот не уходил, а всё бродил вокруг озера, шелестел в камышах, распугивая хоровых лягушек, вздыхал и пытался сманить молодёжь на реку – совсем невменяемый был.
В конце концов, ему дали ещё мухоморов, он съел все до крошки, зарылся в ил и проспал до конца праздника. На рассвете гости стали расходиться, и хулигана уволокла под руку двоюродная тётя из дальнего болота: старой деве годился любой водяной, даже неумеренный в мухоморах и тощий, а кикимора-мать нашла в венке у дочери ромашку и принялась бурчать, пришлось цветочек вытащить и спрятать.

Началась неутомительная семейная жизнь в тихом и сытном озере. Жирные насекомые в любое время суток, спокойные беседы, лягушачий хор и прогулки с мужем по серебристому лугу в лунном свете, крикливые человеческие дети на мелководье днём, а ты лежишь себе на дне, зарывшись в тёплый ил, и смотришь, как сквозь мутную воду пытается заглянуть любопытное солнце. И приглушённые, искажённые водою звуки – детский смех и музыка. Хорошо, не смотря ни на что.
В конце картофельного сезона кикимора затосковала, забеспокоилась, долго искала куда перепрятать тряпочку с остатками золота, да так и не нашла, оставила на старом месте. Потом поругалась с матерью, зачем-то выбросила свадебные гнилушки и, в конце концов, под жигана Лимона отложила в камышовое гнездо жёлтое, как лимон, овальное яичко с зелёными точками.
Одно-единственное.
За яйцом ухаживало всё семейство, вокруг него суетились кикимора с мужем и престарелой мамашей, в зимнюю спячку его с трёх сторон грели сонными телами, а весной, с первыми комарами, яйцо треснуло по всей длине, и родился кошмар. Вернее, симпатичная кикимора-девочка, маленькая, жёлтая и пушистая, но слишком уж шустрая.
Конечно, виноват во всём был жиган Лимон, вернее, кудрявый дачник с его шансоном. Жил бы на крайней даче профессор истории и слушал Моцарта, наверняка из яйца бы вылупился спокойный и рассудительный водяной, такой же, как папаша.
Хорошо, что кикиморы безымянные, иначе как бы пришлось назвать новорожденную? Лимонкой, что ли? И вообще, все претензии к хозяину крайней дачи. Прямо, хоть морок мести ради наводи.

Так и стала наша кикимора мамой. А что вы думали? Долго ли умеючи.
Лето за летом покатились быстро, глаз да глаз нужен за шустрой кикиморкой. То она убежит в поля и высохнет до чесотки, то на реку потянется, лови её в проточной воде потом. К тому же, русалки так и норовят к себе сманить и нравственно испортить. К дачникам, опять таки, лезет отчаянно, и как ни учи людей стеречься – ничего не помогает. Пытается с детьми играть, ладно, чтобы цепляла им на удочку консервную банку или драный башмак, а то ведь регулярно мордашку показывает. Мороку учиться не хочет, как себя защищать станет? Еле азы привили. Стрекозам крылья отрывает и всё сбежать норовит, не иначе - дурные гены.
Кикиморе порой приходилось привязывать её в камышах за ногу тонкими корнями. Любые ромашки с таким житьём из головы вылетят и лютики тоже. Куда там прошлое вспоминать? В настоящем бы выжить. В гости на дальнее болото, было, семьёй пошли, так дитё прабабку за палец на ноге укусило и повисло, как пиявка, даром, что зубы молочные, еле оторвали.
- Скорее бы она подросла, - вздыхала кикимора-бабка. – В наше время дети не такие были… Ничего, десять-двадцать лет, и если не издохнет, то поумнеет…
- Нитраты. Экология. А всё люди виноваты, кто ж ещё, - бормотал водяной, невесть по каким причинам оставшийся жить в озере на семейном положении, вопреки всем сезонным традициям.
Естественно, на него раздражались с непривычки, но из озера никто не гнал. Хорошо, когда свой самец в водоёме имеется: тростник проредить, тины нагрести – уже польза… К тому же, такой красивый, толстый, рассудительный, с блестящей шерстью и вертикальными зрачками. Посмотришь – и так приятно на сердце становится.
- Хорошо, что у нас собственное озеро, - говорила ему кикимора. – Представь себе, как у родни с нею жить бы пришлось? Все бы пальцем тыкали и попрекали.
- Не говори. Из моего родного пруда нас бы с нею выгнали, - отвечал муж, пожёвывая аир.

А мир вокруг озера менялся гораздо быстрее, чем росла дочка.
Чьи-то участки зарастали травой, чьи-то вырастали новыми дачами, или вдруг покрывались жужжащими пчёлкиными домиками.
Кудрявый парень стал кудрявым коренастым мужиком, дважды женился и развёлся, лишь проклятущие его три песни оставались неизменными. Кикимора просыпалась весной и съедала свою первую личинку под хриплое:
Я в детстве подружился с сигаретой,
Бывало по карманчикам шмонал…
- Руки бы тебе повыдирать… - бормотала кикимора, обращаясь к мифическому жигану, живущему в придуманной кем-то реальности и пьяно бредущему с дискотеки с девчонками под обе руки.
И папа ремешком лупил за это,
Но я тайком! как прежде воровал!

Крошка-кикимора тайком выбиралась из озера и бродила дачным посёлком. То в одном, то в другом месте её пребывание выдавали истеричные собачьи вопли, переходящие в испуганный, морочный визг, или детские крики, хорошо, что детям взрослые не верят. Водяной ловил дочь и сёк гибкими ивовыми прутьями, дитя визжало и обещало исправиться, но в результате всё оставалось по-прежнему, кикиморе оставалось только взывать к Вселенской Сырости.
Осенью семейство засыпало под пафосные стоны другого вытика:
Журавли, журавли,
Вы спасти не смогли обречённого,
В бирюзовой дали
Превращаясь в пернатый комок…
«Интересно, как это симпатичная болотная птица, неутомимая охотница на жаб и ящериц, могла помочь в чём-либо, кроме ловли лягушек на дачном участке? – вяло думала засыпающая кикимора. - И уж если превратить журавля в комок, он вообще бесполезным станет!»
Журавли, журавли,
Криком сердце сожгли невлюблённое,
И о вас, журавли,
Спотыкается мёртвый зрачок!
- Чтоб тебе, скоту, мёртвыми зрачками о бутылку споткнуться и разбить магнитофон, - шёпотом желала кикимора кудрявому мужику. – Ни дня тишины!

Вскоре музыкальные пристрастия кудрявого дачника отошли на задний план. Мечты кикиморы о тихой семейной жизни лопнули, как дождевой пузырь на луже, возле озера развернулась стройка. Оказалось, кто-то скупил половину участков.

считанные месяцы гула и грохота, которые даже жиган Лимон не мог перекричать, в какой-то сотне метров от озера вырос белый особняк с модным дзеновским садом камней и высоким забором. В особняк наезжал мерс с депутатским флажком, а в мерсе – планово ожиревший дядя, новый хозяин посёлка. Каким-то образом из старых дачников возле озера остался только кудрявый мужик с его шансоном, и того притесняли, склоняли участок продать. Мужик из последних сил держался. Прикипел к своей даче, вот и пошёл на принцип.
В особняке ничего не звучало: депутат совсем не слушал музыки. Зато иногда устраивал гулянки для других, разбухших, как утопленники, чиновников, тогда мелкая водная нечисть не могла спокойно кормиться и заниматься своими делами.
- Чёртовы люди! – возмущался водяной.
- Лишь бы дальше не хуже, о, Вселенская Сырость! – переживала кикимора, больше не добавляя по привычке «и чтобы у Максима всё было хорошо!» - своих проблем хватало.
У неё была чуйка.
Из неприятностей сперва появилась русалка.

В одно прекрасное утро (кстати, почему всё плохое всегда случается прекрасным утром, днём или вечером?), едва прозрачный рассвет пощекотал краешек неба, на лугу появилась босая человеческая самка. Совсем молоденькая. Она вышла из посёлка и пошла по росе, равнодушно глядя на ромашковый луг. На девушке была белая, трепещущая по ветру простыня и синяки от пальцев на шее. Кикимора до самого последнего момента ничего плохого не ждала и спокойно смотрела, как развеваются светлые волосы – красивая была девушка, странная такая, а наша кикимора так любила наблюдать за людьми.
Престарелая мамаша с малышкой спали, зарывшись в ил, водяной возился в зарослях аира - копал себе корни про запас, красота кругом, тёплый летний ветер тростник шевелит, лёгкая рябь по воде. А девушка подошла к озеру, простыню прочь отбросила, и бултых с мосточка! Только лягушки разбежались, да пузыри пошли. Белая тряпка на берегу до полудня лежала, потом пришёл охранник с депутатской дачи, подобрал и унёс.
Мамаша сразу проснулась, что да как? Ах, да ох, беда случилась! Не иначе, как сглазили болотные родственники собственное кикиморкино озеро.
Была красивая юная девушка – стала мерзкая русалка. И как только из милых человеческих самок получаются эти отвратительные твари? Сущее наказание Вселенской Сырости – в одном озере с русалкой жить. Хуже дряни не сыщешь, тем и живёт, что гадит постоянно. И ладно ещё, чтобы людям сети рвать, да детишек топить – прочей водной нечисти пакостит в первую очередь. Плавунцов распугивает, тростник съедобный топчет, кувшинки на венки не просто собирает, а истребляет на корню, а при луне либо танцы непотребные пляшет, либо на ветвях качается вместе с мёртвыми некрещёными детьми (хвала Великой Сырости, хоть этой пакости в озере отродясь не водилось!), и постоянно раздражает разговорами.
С пришелицей боролись всей семьёй долго и безуспешно. Всё пытались согнать её на реку, в проточную воду, к остальным русалкам. Старуха-мать угрожала, молодая кикимора уговаривала, объясняла, что там хороводы и общество, водяной даже бить пытался – ничего не помогало. Упёрлась, проклятая:
- Здесь буду, - говорит. – Никуда не уйду, и не просите. Хороводы мне не нужны, а общества и вашего хватит. Много места не займу, мне бы дачничков только видеть иногда, руками их потрогать… Одного особенно…
И что всего хуже – морок ведь на них не действует, на девок-утопленниц! Эх, один раз вылупился из яйца на свет – и всю жизнь мучайся. Отвели русалке омут и кусок левого берега, там, где ива растёт, вот и стала она в озере жить и по ночам на ветвях качаться, туда-сюда. Катается, а волосы по ветру развеваются. У живой были светлыми, теперь зелёными стали. Тьфу ты, погань.
- Скажите спасибо добрым людям, - ещё и смеётся, гадина.
К тому же, дитё безудержно к ней играться лезет, да байки русалочьи слушает. А что толкового мёртвая девка расскажет? Одним гадостям научит, а ребёнок и без того непослушный и проблемный – всё нитраты, пестициды. Как такому ребёнку в одном озере с русалкой жить? Да ничего не поделаешь, пришлось смириться.
Но лиха беда – начало.

В один прекрасный (заметьте, снова прекрасный!) холодный весенний день всё семейство до первых насекомых, то есть раньше времени, проснулось от грохота и лязга. Три кикиморы и водяной высунули из камышей мокрые головёнки, осторожно оглядываясь. Ещё бы, привыкли от шансона просыпаться, а тут такие звуки…
Лысый по ранней весне ромашковый луг был безжалостно испорчен. Чего только на нём не было! Груды земли, щебёнка, зловонная техника. Огромные безжалостные бульдозеры, самосвалы и, кричащие, снующие во все стороны, люди.
- Вселенская Сырость, что же это творится-то? – прошамкала старуха-мать. – Что они делать будут?
- Что, что. Наше озеро осушать, – меланхолично ответил водяной.
Со стороны омута вынырнула и захлопала глазами зевающая русалка, привыкшая впадать в спячку и просыпаться вместе с соседями.
- Великое Болото! – ахнула она.
Кикимора по-женски, совсем как человеческая самка, прижала дочку. Водная нечисть точно так же чувствует, как люди, если не глубже. Сердце в её маленькой, покрытой жёсткой шёрсткой груди отчаянно забилось.
- Мама, хочу жука! – сказал ребёнок.
- Нет ещё жуков, - сердито бросила кикимора. - Рано встали. Терпи.
- Вот тебе и добрые люди! – назидательно сказал муж, осторожно выглядывая из камышей. – Что делать будем? Переберёмся к твоей родне на болото или к моей на озеро?
Старуха-мамаша судорожно всхлипнула носом.
- Доча, придётся уйти… - обречённо сказала она. – Не справимся мы.
Уйти всегда можно. Но ведь она говорила Вовке, чтоб сюда приехал, когда вырастет. Потерять озеро – значило потерять любую надежду на встречу. Дом с затопленным подвалом кикимора уже потеряла.
Водяной сунул в рот прошлогодний корень аира, судорожно пережевал и пристально посмотрел на жену, отчего глаза с вертикальным зрачком стали узкими щёлками. Щёлка – а в ней палочка.
- Да ведь тебе плевать уже давно, - тихо сказал он. – Ты ни лейтенанта, ни Максима с его семьёй не вспоминаешь! И правильно. Что ты доброго от них видела? Забыла, какое тебе спасибо сказали? Не бывает хороших людей!
Кикимора горько вздохнула. Вспоминать ни о чём не хотелось, но уходить не хотелось тоже.
- Надо бороться за наше озеро, - ответила она. – Ну-ка, возьмёмся за руки, да наведём коллективный морок!
- И меня возьмите! – умоляюще шепнула откуда-то сбоку русалка.
- Уйди, окаянная! – в сердцах сказала старуха-кикимора.

- Смотри, Коляныч, что за чёрт? – спросил бульдозерист у бригадира.
- Где?
Из озера лезло большое и мокрое. Сперва бугристая башка, потом шея, мощные чешуйчатые плечи. Настоящее чудище! И как оно только могло в небольшом озере умещаться? При чём, точь-в-точь похожее на Годзиллу, однажды подсмотренную кикиморой в телеке, на кухне второго этажа… Годзилла вылезла на берег и направилась к бригаде. Бригада бросила технику и быстро направилась в посёлок. Бульдозеристы, водила самосвала и бригадир очень спешили, видно, забыли что-то важное.
Годзилла немного постояла среди техники на берегу, шумно вздохнула и тихо растворилась в холодном весеннем воздухе.
Эх, не с наёмными рабочими бы воевать водной нечисти, а с представителем законодательной власти, протянувшим к водоёму холёные белые ручки с толстыми пальчиками.

- Перепились, черти! – орал багровый депутат и топал ногами. – Всех к чёртовой матери вместе с вашей белой горячкой!
Через некоторое время вместо уволенных рабочих появилась другая бригада, которой снова, как по волшебству, показалась Годзилла. Покоя семье кикимор не было, каждый день нужно было начеку быть.
Вслед за удравшими рабочими приехали люди на микроавтобусе, с видеокамерами и прочей человеческой всячиной – репортаж делать. Люди из микроавтобуса только начали расспрашивать про озеро кудрявого любителя шансона, как из депутатского особняка вышла охрана в камуфляже, быстро что-то объяснила людям с камерами, те сложили имущество в свой автобус и уехали.
- Частная собственность? С каких это пор?! – пробормотал кудрявый мужик в недоумении, почесал голову, вздохнул и поплёлся на свой участок.
Нету правды на свете, сами знаете.

На следующем акте осушения вместе с рабочими присутствовал сам наниматель: в белой, туго натянутой животом рубашке, с круглой лысиной, тройным подбородком, бардовым галстуком и охраной. На заборе своего участка сидел кудрявый любитель шансона – всем было интересно.
Семейство кикимор в камышах готовилось к решающему мороку.
- Вот он, мой губитель! – шепнула русалка, тихо подобравшись к мелкой водной нечисти сзади. – Эх, мне бы его одного тут на берегу встретить. Я бы с ним поговорила по душам…
Русалка измазала лицо полосками тины: по две на каждой щеке, по одной на лбу, на носу, на подбородке.
- Не помогаешь, так хоть не мешай! – огрызнулась кикимора.
Новый бригадир нервничал, потел и потирал ладони.
- Как-то будет, - бормотал он, - как-то будет…
- С богом!
Рыжий здоровенный бульдозерист с серьгой в ухе завёл своей Liebherr, и, словно в ответ на рёв мотора, из озера раздался ответный рёв, и показалась башка.
- Что за чёрт?!
Охрана схватилась за пистолеты, депутат поспешно отступил за спины своих людей. Бригадир и два тракториста юркнули за нанимателя, только бульдозерист остался сидеть в гудящем Liebherrе и с отвисшей челюстью глядел перед собой. Из озера лез уродливый, бугристый монстр с огромной пастью.
- Стреляйте! – крикнул депутат.
Громко захлопали выстрелы, впрочем, без всякого вреда для чудища, которое продолжало двигаться на берег, всё увеличиваясь в размерах. Кудрявый любитель шансона вышел из ступора, слез с забора и бросился в дом. Охрана отступала, тесня прочь от озера депутата с рабочими за спиной и хлопая бесполезным оружием. Монстр упрямо лез вперёд. Вскоре между ним и кучкой испуганных, готовых бежать людей, остался только гудящий бульдозер.
- Мама… - тихо сказал присохший к рулю водила, медленно поднял левую ладонь и вытер пот со лба.
Правая, с надписью «за ВДВ» на ребре, побелела от напряжения.
А потом бульдозерист крикнул:
- Банзай! Никто кроме нас! – и ударил по газам.
Liebherr рванул вперёд, насквозь прошил бугрящиеся мускулами, чешуйчатые ноги монстра, по кабину влетел в воду озера, ещё раз рявкнул и заглох. Чудище с недоумением посмотрело по сторонам и пропало.
- Мираж! – радостно взвизгнул депутат, выбираясь вперёд. – Ребята, за работу! Плачу двойной оклад!
Рабочие бодро полезли заводить технику. На заборе опять образовался кудрявый дачник, одна Вселенская Сырость знала, что он думал обо всём виденном.
- И что нам делать? - убито спросила кикимора. – Теперь мы даже уйти не сможем тихо.
- Не нервничать, - бросил водяной, пожёвывая аир. – До вечера в камышах пересидим, они так быстро не успеют всё с землёй сравнять, а по темноте уйдёте на болото к своим, туда ближе. А я вернусь в родной пруд, что поделать. Как-то будем видеться.
- Подонки, - всхлипнула русалка. – Все они подонки.
Никто ей не ответил, даже шумная маленькая кикиморка подавленно молчала. В их прекрасном озере грудой бесполезного металла застрял мёртвый бульдозер, а на берегу уже ворчало два агрессивных, уродливых, живых, готовых к работе.
Вас никогда не выгоняли из дому?

- Стойте! – звонкий человеческий голос практически тонул в рёве моторов. – Стойте!!
- А это что за явление? – удивлённо спросила русалка.
По берегу металась никем не виденная ранее человеческая фигурка.
- Откуда взялся этот… Это? Какого оно пола? – озадаченно спросил депутат.
У существа был среднего роста славно сложенный организм в белом джинсовом костюме, из-под которого выглядывала ярко-розовая тенниска. Длинные чистые светлые волосы, красиво подстрижены и тщательно уложены, изящные руки с тонкими кистями, белое, гладкое лицо,
- Вы не имеете права! – снова звонко крикнуло странное существо и бесстрашно пошло на урчащую технику с вытянутыми вперёд руками. – Согласно Водному кодексу Российского законодательства водоёмы не могут являться частной собственностью и не подлежат приватизации!
Рядом со странным борцом за справедливость аккуратно стоял белый Suzuki B-King. Моторы заглохли.
Первым опомнился депутат – положение обязывало.
- Это тебя касается? – вопросил он, делая шаг вперёд.
- Меня? – существо на минуту смешалось, и всем стало понятно, что это, скорее, парень, чем девушка. – Да мне за Россию обидно! Разворовали страну!

Кикимора глянула на мотоцикл, отвела глаза в сторону, быстро укусила себя за палец на передней лапке, протёрла глаза и глянула ещё раз.
- Дай-ка мне аиру пожевать, - сказала она мужу. – Чтобы в голове прояснилось…
И ощутила настоящий, ни с чем не сравнимый ужас, перед которым померк даже страх потерять озеро и уйти жить на харчи к родственникам.
- Педераст? – спросила кикимора непонятно кого. Себя, наверное.
Ей никто не ответил, все домочадцы, включая русалку, внимательно наблюдали за спектаклем на берегу.

- А ну вали отсюда, недоносок! – взорвался депутат. – Из какой ты жопы вылез?!
- Я с вами на брудершафт не пил, - спокойно ответил юноша, взбираясь на кучу щебня. – Нечего мне тыкать. К тому же роды у моей мамы принимали не вы, так что не знаете достоверно, в какой степени доношенности я родился.
- Это моя земля и моё дело, что с нею делать! – депутат сорвался на крик и мучительно покраснел.
- Я на вас в суд подам, - спокойно продолжил юноша. – И во все газеты напишу, пусть люди знают, как законно поступает законодательная власть. Благодаря таким, как вы, не только я, а вся Россия в жопе.
Рабочие переглядывались, рыжий герой-бульдозерист чесал громадной пятернёй макушку, охрана ждала распоряжений. Но разговор о суде чудесным образом успокоил багрового депутата.
- Сынок, чтобы в суд подать, нужно хоть каким-то краем быть причастным к вопросу этого озера. Например, граничить с моим участком. А я тебя здесь первый раз вижу. Ребята, проводите его до шлагбаума!
- Если он не может в суд подать – я подам! – раздался новый голос. – Уж я-то имею право, двадцать лет тут живу! И других дачников из посёлка подпишу!
Это кудрявый мужик наконец-то слез со своего забора и теперь взбирался на кучу щебня к парню-девочке. Депутат снова взволновался.
- Ничего вы не докажете! – злобно бросил он. – Озера даже на картах местности нет!
- Это мы ещё посмотрим! – пообещал кудрявый дачник.
Наступила тишина, в центре которой стоял депутат. На него смотрели охранники, рабочие, приезжий парень с кудрявым дачником, а из камышей – русалка, малышка и старуха-кикимора с водяным. Одна только наша кикимора крепко зажмурилась и что-то считала на пальцах.
- Ладно… - зловеще протянул депутат. – Подавайте в суд. Я вам всем покажу. Ещё пожалеете, что со мной связались! На сегодня отбой, ребята.
Он круто развернулся и затряс животом по направлению к особняку. За ним гуськом потянулась свита из охраны и рабочих. Замыкал шествие рыжий бульдозерист. Он всё останавливался и оглядывался на озеро, словно ждал появления ещё одного кошмарного миража, но озеро молчало. На куче щебня стояли кудрявый дачник с приезжим парнем-девочкой и глядели друг на друга.
- А в самом деле, тебе-то что с этого озера? – спросил дачник.
- Мне за Россию обидно! – ответил Вовка, глядя честными голубыми глазами в лицо дачника и приложив к ярко-розовой шёлковой груди пальцы с длинными чистыми ногтями.
– Разворовали страну, разграбили! Сталина на них нет! – продолжил он с жаром, но тут понял, что заврался не в ту сторону, смутился и умолк.
- Да мне-то, в принципе, что? Мне всё равно, - заметил дачник, внимательно его рассматривая, видно, никогда не видел вблизи такого чуда. – А тебе спасибо, что не побоялся слово сказать. Давно пора было.
- Это озеро надо сохранить, - совсем другим тоном заметил Вовка и внимательно посмотрел на водную гладь, словно что-то разглядеть там хотел.
- Какой хорошенький! – вздохнула русалка. – Как девочка, как куколка. Так бы и защекотала!
- Патлы зелёные выдеру! – кикимора немедленно пришла в себя и грозно повернулась к гадине.
Что в этот момент происходило в её смятённом сердце – одной Вселенской Сырости известно. Уж слишком много всего навалилось и сразу: мелиорация, провальный морок, а тут ещё и Вовка, в виде «Смерть мечты». Всё, прощай, лейтенант Frezenberg, не ходить по земле твоему потомству.
- Милая, кто это? – ядовито-ласково спросил водяной. – Твой воспитанник тебя нашёл? Ты счастлива?
Кикимора не ответила и нырнула на дно. Посидеть там, подумать про Вовку. Сколько ему лет по человеческим меркам? Совсем пацан ещё. Она посчитала, как могла, получилось примерно двадцать, плюс или минус один Зимний Сон.
- Куришь? – спросил Вовку дачник, протягивая пачку сигарет.
- Нет…
- Пьёшь?
- Вина могу выпить.
- Ну, пошли, обсудим как да что. Озеро, ты прав, надо спасать. Кто бы в нём ни жил – мне он никогда не мешал.

А в камышах, за большой кочкой, ссорились водные жители.
- Ты что, думаешь, что приехал твой Володя, и теперь всё будет хорошо? – бурчал водяной и тяжело, с присвистом дышал: вдох-выдох, вдох-выдох.
- Тебе какая разница? – сердилась кикимора.
- Надо отсюда уходить всем вместе! Вы на болото, я на пруд!
- Иди куда хочешь, чего пристал? Ты сколько сезонов назад уйти должен был?
Водяной зашипел, как болотная змея, глаза с вертикальными зрачками стали как щёлочки.
- Хорошо, давай мне ребёнка, и я ухожу!
- Фиг тебе, а не ребёнка! – фыркнула кикимора.
- Хочешь, чтобы вас всех вместе в асфальт закатали? На себе плюнула, хоть про дочь подумай!
- Да какое тебе дело, чего ты пристал-то к нам? Иди себе ещё куда-нибудь, женись! – возмущалась кикимора.
- Чего-то я не мешал, пока твоего человеческого детёныша не было. Так ведь он за золотом приехал! Ты что, людей не знаешь? Не будь дурой! Отдай ему золото, и пусть убирается!
Кикимора промолчала. Неужели Вовка в самом деле приехал только за золотом?
- Он не такой, - сказала она наконец. – Он ко мне приехал, а не за золотом…
- Ну, конечно! – ласково заметил муж – Естественно! Все люди одинаковы, ты забыла? Что могло у твоего Максима вырасти, кроме такого же Максима? И, милая, пусть уж твой Вовка лучше окажется таким же, как и все, и поскорее уберётся. Потому что в ином случае судьба его – кормить раков на дне реки, а потом придёт охрана депутата, выловит раков, сварит в ведёрке и съест с пивом!
Кикимора застыла. Казалось, муж был прав.
- К тому же, странный он какой-то. То ли парень, то ли девушка. Как это называется?
- Педера-а-а-аст! – всхлипнула она и с размаху булькнулась в воду.

- Жиган Лимон! Мальчишка симпатичный… Тьфу, пристало. Гадость какая… - Вовка вынул из кармана целлофановый кулёчек, расстелил его на куче щебня и аккуратно присел. Затем взял камушек и бросил в тёмное вечернее озеро. По воде пошли круги, да лягушки прекратили орать и бросились врассыпную.
- Тёть, а тёть? – позвал он.
Озеро тихо рябило в ответ.
- Тёть, я ведь знаю, что ты здесь… - сказал Вовка молчащему озеру и бросил ещё один камушек.
Озеро осторожно заговорило лягушками на другом берегу, подальше от него. Парень вздохнул.
- Что такое педераст? – вдруг спросил тонкий голосок поблизости.
Вовка подскочил от неожиданности. Совсем рядом с ним сидело крохотное грязно-жёлтое существо. Комок, размером с котёнка. У комка были почти человеческие глаза (если вертикальных зрачков не считать), маленькие, прижатые к голове уши и длинные лапки с перепончатыми пальцами. Страшным существо ни в коей мере не казалось, скорее, смешным. К тому же, одно дело, например, лично вам такое создание встретить, другое дело - Вовке. Он-то знал, кого ищет, потому не слишком и оторопел, скорее, обрадовался.
- Ты кто? – спросил он весело.
- Кикимора, не видишь что ли? – удивился комок.
- А чего такая жёлтая?
- Пока не полиняла, может, на тот год полиняю, - со вздохом пояснила кикиморка. – А ты педераст?
Вовка поперхнулся слюной и закашлялся.
- Чего ты так решила?!
- Мама говорит, что ты педераст и плачет.
- Вот почему, если парень следит за собой и любит красивую одежду, не чешет яйца, не курит табак, не воняет перегаром и не покрыт щетиной, он сразу педераст?! – возмутился Вовка. – Это предрассудок, понимаешь? Но даже если бы я был педиком, какая разница? Они тоже люди, ничем не хуже обычных!
- Что значит предрассудок? И кто такие педики? – немедленно спросила кикиморка.
Вот что ответишь ребёнку на такой вопрос? Особенно не человеческому, а такому, который из яйца вылупился?
- Это такие люди… Такие… Ну, у них и самцы и самки, э-э-э… Лучше расскажи, как ты живёшь и с кем, - попросил Вовка.
- Хорошо живу! – с готовностью сказала кикиморка. – С мамой, папой, русалкой и бабушкой. Но скоро буду плохо жить. Говорят, что озеро засыплют, и тогда папа пойдёт в свой пруд, русалка на реку, а мы с бабушкой и мамой – на болото, к родственникам. А там ни поплавать, ни побегать негде, людей в округе не сыскать – скучно. И прабабушка меня не любит почему-то. А я ведь только раз её укусила и то не помню, может, и не кусала вовсе…
- Иди на ручки, - предложил Вовка и растроганно улыбнулся.
Доверчивый жёлтый комок забрался на коленки и посадил на белые джинсы грязные пятна. Эх, погибли такие штаны…
От маленькой кикиморки было мокро и тепло. «Надо сохранить их жилище. Это же надо, у тёти - целая семья!», - подумал Вовка и вздохнул, вспомнив беседу с кудрявым дачником.
Кроме депутатских связей, основная сложность состояла в том, что на новых картах местности озера почему-то в самом деле не было, что и позволяло депутату приватизировать землю. А старые, довоенные карты пропали из городского архива. Дачник подозревал, что они хранились в особняке, в надёжном месте. Только как туда попадёшь, в этот особняк? По периметру охранник бродит, плюс собаки – два азиата. Внутри, наверняка, ещё один охранник сидит и в мониторы пялится. Чтоб туда залезть - нужно обладать невероятным везением или быть голливудским Клуни-Оушеном с его друзьями. К тому же, совершенно не факт, что старые карты до сих пор не уничтожены. Разве кто-нибудь хранит такой компромат? Полезет Вовка головой в петлю - пропадёт ни за что. Ничего там, в доме, не найдёт и даже до сейфа (о ужас, сейф?!) не успеет добраться, как его поймают. Изметелит Вовку охрана до полусмерти, вернее, нанесёт ему тяжкие телесные повреждения, статья 111 УК РФ. И если в лес не вывезут помирать, то в милицию сдадут. Возбудят уголовное дело по факту незаконного проникновения с целью кражи, статья статья 158 уголовного кодекса Российской Федерации, отец разорится его выкупать и депутату ущерб выплачивать.
Ничем не помочь озеру.
Но чем больше Вовка думал о нереальности ситуации, чем логичнее выводы делал, тем больше ему хотелось попробовать пробраться в дом, словно какой-то внутренний азартный бес толкал под руку. «Если не я, то кто? «Жиган Лимон» уж точно не полезет, покипишует немного и утихнет, или выгонят его с участка в скором времени в три шеи – найдут повод и возможность. Некому за тётю заступиться!»
- Меня зовут Вова, - сказал парень крошке-кикиморе.
- Ты забавный, - ответила та, разглядывая его большими, почти человеческими глазами.
«А тёте нужна она, твоя помощь? И сам ты нужен? Она ведь тебя видела и не вышла…- говорил себе Вовка и сам отвечал: - Какая разница? Она когда-то подарила мне чудо, а ей самой подарить чудо некому…»

Молодым человеческим самцам свойственно верить в ерунду – например, в собственные силы. Или в то, что можешь кому-то чудо подарить. С возрастом этот недостаток чаще всего проходит. Встречаются, конечно, единичные экземпляры, до седых волос мастерящие бумажные кораблики, но редко.

- Послушай, - сказал Вовка, - а ты морок наводить умеешь? Пошли, собак отпугнёшь…

Двухэтажный белый особняк матово блестел черепицей в свете прожектора и пучился цокольным этажом. Все его нефункциональные и даже некрасивые, жлобские какие-то арочки и башенки, весь стиль постройки а-ля русо-обеспечено не просто контрастировал с псевдояпонской композицией посреди двора, а вопил к небу о нарушении гармонии. Уж лучше бы ландшафтный дизайнер просто травкой двор засеял, или грядки с овощами разбил в хаотичном порядке. А лучше всё картошкой с белыми и синими цветками засадил, а по периметру – кукуруза и большие листья кабачков. Тогда бы верилось, что владелец обладает изощрённым вкусом, и весь участок у него вместе с домом – настоящая, качественная пародия. С «садом камней» тоже получалась пародия, но, увы, безвкусная. Японская композиция состояла из обрубка ствола старой яблони, похожего по форме на узловатый и больной, покрытый коростой фаллос. Вокруг фаллоса был разбросан и причёсан граблями мелкий белый гравий со странными, несимпатичными булыжниками там и сям, около десятка общим числом. Две несимметричные глыбы колоритно и, видимо, символично подпирали корявый центр дурацкой композиции. Смотрелось это смешно и противно. Зато прятаться за ним удобно.
Собак крошка-кикиморка убрала без единой проблемы. Этих тварей пугать - издавна её любимым занятием было. Лёгкий, шуточный морок - и две визжащие зверюги прячутся где-то под гаражом, поджав хвосты. Им мерещится невидимый и от того ещё более страшный враг.
- Я могу вон те стеклянные глаза испортить, - сказала кикиморка. – И они перестанут видеть. Смотреть будут, видеть – нет. Хочешь?
- Давай, - согласился Вовка, присматриваясь, в каком месте можно лучше перелезть через кованую ограду.
Ограда была везде одинаковой – высокой и со шпилями.
- Готово. Теперь глаза слепые. Но проще всего туда залезть через яму и трубу, - сказала кикиморка. – Ты большой, не пролезешь, а я смогу. Хочешь, я залезу?
- Нет, ты домой беги, - отказался Вовка, - а то высохнешь вся. Вон как у тебя шерсти мало.
Ну, давай, Вовчик!
Он подпрыгнул, ухватился за решётку, подтянулся на руках, потом коленом упёрся в проём между прутьями, стал одной ногой, другой, и быстро перемахнул на территорию дачи.
Чвак! – крякнул белый гравий под его мокасинами.
- Чёрт! – воскликнул Вовка, сломав ноготь на безымянном пальце.
- Где чёрт? – немедленно спросила крошка-кикимора рядом с ним. Между прутьями, мелкая, просочилась: – Вроде ни одного…
- Я же сказал, иди домой! – огрызнулся Вовка и присел в густой тени деревянного фаллоса, оглядываясь по сторонам.
Даже если один охранник сейчас смотрит в мониторы и видит пустые картинки, то второй должен ходить где-то рядом.
Охранник и в самом деле был неподалёку. Он стоял со спущенными штанами в деревянной беседке в дальнем углу участка и целился шприцом в волосатую мощную ягодицу. В шприце были стероиды. В ягодице - мышцы. А также в руках, ногах, спине, груди и на животе. Кроме раскачанных мышц были проблемы с потенцией, съёжившийся от вечного переизбытка адреналина мозг и ничем не истребляемый запах пота. Здоровенный лысый бык укололся, засунул под скамейку шприц, подтянул камуфляжные штаны и пошёл в обход территории. Одной рукой похлопывал по бедру, а во второй нёс бутылку кефира, из которой иногда отхлёбывал. От стероидов охранника страшно пёрло, хотелось либо подраться, либо железо потаскать. «Хоть бы кто залез!» - с тоской подумал он, и тут увидел белый Вовкин джинсовый костюм.
- Оба-на! – сказал охранник, растянул в ухмылке рот и поставил бутылку кефира на землю. – А ну стоять!
Вовка подскочил на месте и бросился назад, к забору.
- Я заморочу! – с готовностью сказала крошка-кикимора и стала быстро водить пальцами в воздухе.
Она старалась изо всех сил, но ничего не получалось. Её маленький жизненный опыт не мог подсказать, что пьяного или обдолбанного человека заморочить нельзя. Вовка повис на заборе и задёргал ногами. Подтянуться он подтянулся, но от страха никак не мог попасть ногой в узор решётки, а гравий скрипел всё быстрее и ближе – охранник побежал.
«Пипец!» - подумал Вовка обречённо.
«Собаки!» - вспомнила крошка-кикимора.
- Стоя-а-ать! Куда это ты собрался? – спросил охранник радостно, и в этот момент в его ногу вцепились мощные челюсти.
Теперь враг стал видимым.
- Барс, фу! – выдохнул здоровяк с ужасом. – Не того грызёшь, дура!!
Барс утробно рыкнул и замотал огромной башкой. Второй азиат, Дак, беззвучно прыгнул на грудь, ударил весом и повалил на землю, стараясь вцепиться в горло. Охранник закрылся рукой – Дак вцепился в предплечье. Два огромных азиата, совершенно молча, принялись таскать по гравию живого, взвизгивающего человека.
- Малышка, прекрати! – с ужасом взмолился Вовка, всё так же безуспешно пытаясь попасть мокасином в узор на решётке. – Отбой! Уходим!
- Иди, куда шёл, - спокойно сказал жёлтый невинный комок в промежутках между сдавленными криками. – Они его не заедят, я не дам. Если будет лежать тихо – будут просто держать. Если станет орать – будут кусать больнее.
Вовка слез с забора и обнаружил, что ноги трясутся. Собаки тихо возились с охранником.
- Пацан, позови моего сменщика! – прохрипел здоровяк.
- Ага, уже зову, - сказал Вовка и пошёл к особняку, но по дороге передумал и вернулся.
- Вы мне не подскажете, где кабинет хозяина? – спросил он.
- Да пошёл ты! – фыркнул охранник, пытаясь стряхнуть азиата. – А-а-ай!!
Собака перехватила руку поудобнее и крепче сжала челюсти.
- Так где всё-таки? – переспросил Вовка.
- На втором этаже! Налево!
- А как мне в дом лучше всего попасть? – осведомился парень.
- Иди в жопу! Ой бля!! Через цокольный этаж! Там в бильярдной окно без решётки!! Чтоб ты сдох, ублюдок!
- Вы очень любезны. Благодарю вас, - Вовка вежливо кивнул и бегом бросился к дому.
Окно нашлось сразу же, к тому же, приоткрытое. Но парень, окрылённый удачей с собаками и первым охранником, сразу потух. Почему-то ломать окно не хотелось - страшновато. Вспоминалась уголовная статья № 167. Вовка оглянулся на распластанного под собачьими телами здоровяка-охранника и уже хотел спросить его о каком-нибудь другом входе, для охраны, но постыдился. К тому же, там сидит второй охранник и смотрит в испорченные мониторы. Гм, придётся сломать оконный механизм, открытая форточка – не так уж и плохо…
Вовка ударил плечом в верхнюю часть окна раз и ещё раз. Внутри что-то схрупало, окно немного поддалось. Вовка упёрся ногами в бетон, надавил посильнее и полетел во внутрь - окно сломалось.
Приземление, вернее, приковрение, весьма отличалось от контр-страйковского, он мало того, что ушиб колено, ещё и рукавом зацепился, теперь возле манжеты была дырка. Пропал такой костюм, совсем пропал! Ну, раз взялся – надо до конца доводить, что бы там ни ждало его в том конце. Вовка оглянулся по сторонам. В тёмной бильярдной воняло табачным дымом. Зелёный стол в темноте казался чёрным, у стены стоял шкаф с открытыми дверцами, какой-то алчный шкаф, словно он мог взять, да и проглотить Вовку.
«Не дури, это хозяин шкафа алчный, хочет озеро слопать!»
За шкафом пряталась дверь. Вовка аккуратно обошёл распахнутую чёрную пасть, стараясь не смотреть, чего мебель уже наелась до него, и тихо повернул дверную ручку. Напротив бильярдной светилась открытая дверь комнаты охраны, там сидел охранник и листал глянцевый журнал, в мониторы даже не смотрел, но пройти мимо него незаметно никак бы не получилось. Вовка вернулся назад, взял бильярдный кий и повертел в руках. Хороший, дорогой кий, состоявший из двух частей. Кажется, такие называют «баловухами». Вовка раскрутил кий, верхний конец положил назад на стол, а нижний, увесистый, удобный, как дубинка, перехватил покрепче и пошёл в комнату охраны. В голове метались несвязные картинки, словно лишние, вырезанные кинокадры. Было так страшно, что он даже перестал бояться.
Охранник оторвался от журнала и открыл рот.
- Ты как сюда…
Вовка со всей дури шварганул дубинкой по мускулистой шее, охранник сразу лёг лицом в клавиатуру, а журнал соскользнул с камуфляжных колен и спланировал на пол.
С открытой странички Вовке призывно улыбнулась роскошная брюнетка, сидящая на капоте красной машины и предлагавшая купить то ли машину, то ли её саму. Вовка посмотрел на брюнетку, на охранника и сглотнул. Потом нагнулся и прислушался – дышит, хвала всевышнему… Вот она, скользкая дорожка… Как бы на ней не остаться…
Вовка расстегнул на охраннике кобуру, вынул пистолет и засунул за штору – потом отыщет. На столе лежал ключик с бирочкой. Прекрасно! Он закрыл охранника снаружи и, сжимая в руке дубинку, витой лестничкой поднялся на второй этаж. Где вы говорили кабинет?
Вовка тихо толкнул одну дверь – за ней оказалась роскошная спальня. Куда более шикарная, чем родительская, не говоря уж о его собственной.
- Наворовались, разокрали Россию, - разглядывая обстановку, шёпотом сказал Вовка, чтобы отогнать угрызения совести, - Сталина на вас нет!
Почему к нему прилипла старческая присказка о Сталине, он и сам понять не мог.
Посреди спальни стояла огромная кровать. Вовка сразу представил себе, как на этом траходроме лежит и спит депутат, но сейчас кровать пустовала: депутат где-то шлялся.
Вовка прикрыл дверь и открыл следующую.
Вот он, кабинет. Не менее роскошный – дорогая мебель, богатая отделка, толстый ковёр на полу, и даже скульптура стоит в углу – бесформенная, современная, модерн, одним словом. Вовка быстро зашёл, положил на стол дубинку от кия и принялся искать сейф. Почему-то казалось, что карта местности обязательно должна лежать в сейфе.
Вовка стал открывать ящики стола, один за другим. Чего там только не было, в депутатском столе. Всевозможные бумаги и акты, целые горы каких-то бумаг, плетёный ящичек с кубинскими сигарами, даже коробка конфет лежала – Вовка сожрал две или три, вкусные конфеты, но карты в столе не нашлось. Может, сейф в спальне? Вовка взял свою дубинку и пошёл в спальню. Посмотрел под кроватью, постучал по панелям, заглянул в стенной зеркальный шкаф – нигде ничего, даже отдалённо похожего на сейф.
«На что ты рассчитывал, чудак? Что вот так вот просто возьмёшь и найдёшь карту? Её уже давно нет. Ты чуть не убил человека, ты вломился в чужой дом, шаришь там, как воришка, ищешь сейф. А найдёшь – и что? Как его открывать? Может, ты программист и умеешь взламывать замки? Или у тебя с собой взрывчатка? Просто неприличная наивность, граничащая с глупостью. Не проще ли перевезти тётю с её семьёй на болото? Дождись тогда уж депутата и прибей дубинкой, а потом в бега!»
Вовка сунул в рот мизинец и сильно укусил, чтоб в себя прийти.
«Посмотрю ещё раз в кабинете!» - решил он, и тут во дворе раздались выстрелы.
Вовка бросился к окну.

В свете прожектора на покрытой гравием площадке стоял хозяин дома, в брюках и белой рубашке навыпуск, с пистолетом в руке. Под собачьими трупами шевелился первый охранник.

- Зачем я вас, мудозвонов держу? – спросил депутат с надрывом в голосе. – Ты можешь связно объяснить, что случилось?
Охранник выбрался из-под мёртвых собак и теперь сидел на земле, хватая воздух ртом. Ничего объяснить он не мог, только мычал.
- Кто отвечает за собак? Ты и отвечаешь! Платишь им деньги… - сказал депутат.
И тут его внимание привлёк странный тихий звук. Под корявым булыжником сада камней сидело странное существо и отчаянно чесалось.
Это крошка-кикиморка высохла на своём боевом посту и теперь страдала от зуда. Да так страдала, что даже появление хозяина проворонила – маленькая ведь.
- Что за черт?!
Депутат нагнулся и схватил жёлтый комок за шиворот, как котёнка.
- Я не чёрт, я кикимора! – пискнул комок, судорожно дёргаясь и не прекращая чесаться. – Отпусти, а то хуже будет! Сейчас морок наведу, будешь знать!
Какой морок, если столько сил потрачено, да и шёрстка высохла?
Депутат смотрел на кикиморку и размышлял.
- Так вот в чём дело… - сказал он, наконец. – А я чего уже только не думал… Нет, милая, никуда я тебя не отпущу. Теперь мы с тобой будем вместе жить и тесно сотрудничать. Отрабатывать станешь мои затраты. А озеро ваше я всё равно…

Вовка налетел на депутата вихрем, толкнул изо всей силы и выхватил крошку-кикимору. Пока депутат поднимался с земли, он успел сунуть её за пазуху, прыгнуть на забор и даже ногу забросить. Кикиморка за пазухой отчаянно чесалась, цапалась и щекотала живот. Грянул выстрел – это депутат пришёл в себя. Пуля просвистела где-то совсем возле Вовкиного чисто вымытого уха с золотой серёжкой-гвоздиком.
- Чего ты сидишь?! – заорал депутат на охранника. – Лови его!
Охранник тупо смотрел на хозяина: испереживался бедолага, и стероиды уже попустили. Кого ловить? Зачем? И вообще, где я?
Депутат плюнул под ноги и метнулся к калитке. Этот сумасшедший педик (а ведь не такой и сумасшедший, как оказалось!) не должен уйти. Настоящая кикимора, владеющая гипнозом, это замечательный билет в самый верхний ряд…
Вовка слез с забора и сломя голову бросился к озеру. «Сам не спрячусь – хоть малышку выброшу в воду! – билось в голове. – Болван! Скотина! Так подставить тётину семью! Хотел как лучше, получилось как всегда!»
Благими намереньями, как говорится…

Белый джинсовый пиджак представлял собой отличную мишень. Депутат прицелился, нажал на курок и снова промахнулся – белая спина продолжала удаляться. Депутат побежал. Всё приходится делать самому! Бежать было тяжко. Эх, занимаются ведь другие спортом. Надо тоже начинать, тренера найти...

Выстрелы придали Вовке скорости. Он пулей (актуальная для него аллегория!) подлетел к воде, вынул крошку и опустил куда-то в тину.
- Прячься быстро! Я тоже спрячусь!
Вовка оглянулся – депутат был совсем рядом. Кто бы мог подумать, что толстяк способен такую скорость развить? Грянул ещё один выстрел, пуля шлёпнула в воду. Вовка с хрустом нырнул в камыши, чавкая болотом, залез поглубже и притаился. Пропали мокасины, такие классные мокасины! Да, в принципе, чёрт с ними: кажется, голова пропала тоже.
Депутат, тяжело дыша, стоял на берегу. Рубашка расстегнута, пузо сверху, в руке «Беретта», а в ней... Два, четыре, пять выстрелов - посчитал Вовка - ещё десять патронов, если магазин был полным.
- Вот недоносок проклятый, - сказал он, - успел кикимору выпустить. Но ничего. Я здесь всё оцеплю, когда бульдозеры приедут, никто из озера не выскочит незамеченным, ни одна муха, и на гипноз не посмотрю. За день справимся.
Он помолчал, прислушиваясь к звукам.
- Слышишь ты, урод патлатый, где прячешься? – спросил депутат громко.
Вовка сидел по пояс в воде тихо, как мышь. Вернее, как рыба. «Боженька добренький, я больше не буду…» Чего именно Вовка больше не будет, времени домысливать не было.
Депутат пошёл вдоль берега, как-то интуитивно по направлению к нему.
- Я тебя всё равно достану, живым отсюда не уйдёшь. Ты что в моём доме искал? Карту? Нет давным-давно этой карты. Лучше сам выходи, педик. Быстрее сдохнешь.
Вовка отступил ещё на шаг, провалился ногой в какую-то яму и громко хлюпнул. Депутат повернулся на звук и дважды выстрелил в камыши. Чуть правее - и попал бы.
Вовкино сердце прыгало где-то в горле, как пойманная птичка, а сам он даже дышал через раз. Но долго ли тут попрячешься, пока поймаешь пулю?
- Где ты, недоносок? – ласково спросил депутат, щёлкнул затвором и зашёл в воду по щиколотки, как раз лакированные туфли покрылись. – Ведь я тебя найду! Я буду твоим Фреди Крюгером, мой мальчик… Раз, два, три, четыре…
До пяти депутат не досчитал. Что-то холодное как лёд коснулось его шеи. Депутат обернулся всем корпусом и выстрелил в темноту. Сзади никого не было – пусто.
- Вы меня своим гипнозом больше не испугаете! – крикнул депутат в сторону озера и дважды выстрелил по камышам в Вовкину сторону. – Я знаю, чего ожидать!
Он повернулся вокруг и подпрыгнул на месте. Рядом с ним стояла абсолютно обнажённая, очень красивая девушка и ласково улыбалась.
- Здравствуй, милый! – приветливо сказала она. – Я не гипноз. Я - твоя реальность.
- Ты кто такая и что здесь делаешь? – спросил депутат настороженно и отошёл на шаг.
- Тебя жду. Я живу здесь, - просто ответила девушка и подошла поближе.
Вовка чуть шею не сломал, стараясь из камышей разглядеть, что происходит на берегу. Видно было плохо, но женский голос он слышал.
- Осторожно! – крикнул Вовка. – У него пистолет!
Депутат поднял руку с оружием, но посмотрел на девушку и опустил. Та, казалось, не слышала Вовкиного вопля, или не обратила внимания, она не сводила глаз с депутата.
- Я тебя где-то видел, - сказал он.
- Ты уже забыл? – удивилась девушка и подошла вплотную. – А я тебя помню… И ты вспомнишь. Ты говорил, что я красивая.
Она подняла изящные руки и обняла депутата за шею.
- Ты чего такая холодная?! – воскликнул депутат и отпрянул, но девушка шагнула за ним, не отпуская шеи, словно прилипла.
- Потому что в озере живу, милый, - она обворожительно улыбнулась. – Вот и волосы мои зелёными стали. А следы от твоих пальцев так и не исчезли, видишь?
Депутат открыл рот и застыл на месте.
- Я вижу, ты вспомнил? – сладким голосом спросила русалка.
- А ну пошла вон, - ответил депутат и попытался ударить её пистолетом, но русалка звонко рассмеялась и увернулась очень ловко, не по-человечьи.
А потом её руки запорхали как птички – стала щекотать. Депутат хихикнул.
- Пошла вон! – повторил он сквозь смех и попытался отмахнуться, но русалка вилась вокруг змеёй, а руки её летали так быстро, что Вовка уследить не мог.
- Прекрати! Ха-ха-ха!!
Звонкий смех русалки гармонично сплетался с депутатским хохотом, словно звон колокольчика со скрипом двери.
- Перестань! Хо-хо! У меня… - грянул выстрел. – Неприкосновенность, хе-хе-хе! Пошла вон, ха-ха, гадина!!
Депутат совершенно неестественно, визгливо заржал и ещё дважды выстрелил в воздух.
- Мне… уже плохо, перестань, ха-ха!
Чиновник снова нажал на курок, но пистолет только глухо щёлкнул – патроны кончились. Депутат стал как-то некрасиво похрипывать сквозь смех. Кажется, ему было достаточно.

Вовка осмелел и хотел уже лезть на берег, но безбожно испорченный пиджак за что-то зацепился в воде. Вовка зашарил рукой, чтобы устранить препятствие, и наткнулся на чью-то цепкую лапку. Его держало существо немного больше и гораздо толще знакомой с детства тёти-кикиморы. И гораздо менее симпатичное и дружелюбное.
- Куда собрался? – спросил водяной, внимательно глядя на Вовку своими небольшими прищуренными глазками, тяжело дыша и методично работая челюстями.
- Надо помочь человеку! – ответил Вовка, скользя ногами по илистому дну и дёргая пиджак.
- Где ты видишь человека? – совершенно спокойно полюбопытствовал водяной, буравя Вовку глазами-щёлками.
Щёлка, а в ней палочка – вертикальный зрачок. Вдох-выдох с присвистом, вдох-выдох, и запах аира.
- Да вон же! – крикнул Вовка, судорожно дёргая пиджак. Кто бы мог подумать, что небольшое водное существо может быть таким сильным? - Она же человека до смерти защекочет!!
Вовка совершенно забыл, почему прячется в камышах, по пояс в воде, и что совсем недавно хотел пристукнуть хозяина особняка дубинкой от кия. Люди вообще очень непоследовательны.
- Во-первых, это же не человек, а депутат, - назидательно заметил водяной, не сводя с Вовки неприятного пристального взгляда. – Во-вторых, у неё есть полное право поступать в соответствии с русалочьей природой.
Голос водяного журчал спокойно и снисходительно, Вовка как-то приутих, уже не дёргался и даже не пытался разобрать, что там за возня продолжается на берегу, а водяной по-прежнему цепко держал за пиджак и рассматривал, как какую-то диковину, словно никогда людей не видел.
- Я одного не могу понять, может, объяснишь? – спросил он.
- Да, пожалуйста, - Вовка кивнул головой.
«А ведь только вчера я пришёл домой после занятий и кушал мамино овощное рагу... Надо же такое, а? Сейчас спросит, по какому праву я подвергал опасности их ребёнка… И что я отвечу? Простите пожалуйста, я случайно?»
- Зачем ты жизнью рисковал, под пули подставлялся? – спросил водяной. Кажется, крошка-кикимора ничего не рассказала. – Смысл в чём? Мы бы без тебя прекрасно справились, убрались по темноте. А вы, люди, это не мы. Вы хрупкие и живёте так мало. Зачем ты полез в особняк депутатский?
- Как это зачем? – удивился Вовка. – Я думал, у него хранится старая карта местности с озером, хотел ваше озеро спасти, чтобы тёте не пришлось у родственников просить убежища. Это же ваш дом. Мы бы с Жиганом-Лимоном в суд подали…
- Ну а ты тут при чём? – медленно пережёвывая аир, осведомился водяной.
Вовка задумался.
- Я тётю всю жизнь вспоминаю. Ну, жену вашу, наверное. Так? Жену?
Водяной молча пялился и дышал, как астматик: вдох-выдох, вдох-выдох, блестящая шерсть лоснилась в лунном свете.
- Я всё думал, когда мы с родителями переехали, может, и не было её вовсе? Может, я и вправду её себе придумал, как мама говорит? У многих в детстве были воображаемые друзья… И каждый раз приходил к выводу, что нет, не придумал. Я так точно и так чётко придумать тётю не смог бы. А она на прощанье сказала, где её искать, я запомнил и даже записал на стене над кроватью, маленьким ещё. Потом повторял специально, чтобы не забыть. На карте нашёл. Уже второй год собираюсь, да всё откладывал, как-то неловко было, вдруг-таки детские фантазии? А потом решился, фантазия или нет, возьму и съезжу, ну и… вот. Пол дня потратил, не сразу дорогу нашёл. Приезжаю – а тут озеро ваше хотят осушить. Ну, меня и подомкнуло. Сразу подумал, что за вас и заступиться ведь некому…
Водяной странно хмыкнул, поджал губы и отпустил пиджак.
- А где, кстати, тётя? Ну, кикимора? – осторожно спросил Вовка.
Шум и хохот на берегу затих, теперь там просто тихо и страшно возились. Кто-то ворочал чем-то тяжёлым, шумел…
- Здесь я, Вовка, - сказала кикимора со вздохом и выплыла из темноты.
- Тётя!
Вовка подхватил кикимору на руки и больно сдавил, потом оторвал от себя и рассмеялся. Тётя была такой маленькой, игрушечной. Словно обезьянка что ли. Ему казалось, что она больше.
- Я так и знал, что ты настоящая и ждёшь меня!
- Ещё как ждала, - вздохнула кикимора и обняла своего Вовку, такого большого, грязного и мокрого. – Наверняка простудишься теперь, ты весь промок. Ты всё ещё часто кашляешь?
В человеческих руках было очень странно. Она, конечно, обнимала Вовку-ребёнка, но теперь это был взрослый молодой мужчина. Кажется…
- Нет, не кашляю, - рассмеялся Вовка, разглядывая кикимору. – А ты совсем не изменилась! Такая же красавица!
- Зато ты изменился, - кикимора в свою очередь внимательно разглядывала парня.
Красивый мальчик. Очень красивый. И чужой. Странно.
– Ты на мать похож. На Максима мало. Разве что глаза…
Она хотела спросить про сексуальную ориентацию, но постеснялась, только отметила, что в каждом ухе у Вовки по серёжке. Хоть бы в одном, как у Максима. Но в двух…
Водяной оплыл камыши полукругом и демонстративно, чтобы не мешать, выбрался на берег. Теперь там переговаривались.

Вовка крепко держал кикимору в руках и широко улыбался. Он совершенно по-детски был рад встрече, как его огорчишь?
- Ты студент? – спросила она.
- Да, - кивнул Вовка.
- Музыкант?
- Юрист, - ответил Вовка и сильно покраснел, вспомнив сегодняшние приключения в доме депутата. – Папа говорит, что музыкой сыт не будешь.
Да, Максим всегда был по-немецки практичным… Кикимора кивнула.
- Но играешь на пианино?
- Иногда, - осторожно ответил Вовка. Он давным-давно забросил музыку.
- А отец играет? Как там он? – продолжала спрашивать кикимора.
- Нормально, - ответил Вовка. – Играет. Часто.
Разговор с тётей складывался как-то неправильно. Ещё ему было неприятно врать. Отец играл очень редко и только когда конкретно выпивал с приятелями, но тётя такая милая, как её огорчить?
- Ты меня прости, тётя, - тихо сказал Вовка, осторожно выпуская кикимору из рук. – Я твою дочку сегодня чуть не угробил, болван. Она со мной в особняк пошла, собак отпугивать, и её депутат поймал. Я уже думал, что всё пропало.
- Ничего бы с ней не случилось, - немного подумав, ответила кикимора. – Мы, болотные, живучие, нас Вселенская Сырость хранит. Так что не за что мне на тебя сердиться. Это тебе спасибо.
- За что? – искренне удивился Вовка.
- Ты мне веру в людей вернул, - шепнула кикимора тихо. – Жалко только, что ты педераст.
- Да не педераст я! – возмутился Вовка громко и хлопнул ладонью по воде. Возня и разговоры на берегу сразу затихли, там стали внимательно слушать. – Я метросексуал!
- А это что за извращенцы? – нахмурилась кикимора. – Не знаю про таких.
- Ну почему сразу извращенцы? – Вовка чуть не заплакал. – Нормальный я человек! Что мне, по-твоему, потом вонять и плеваться сквозь зубы?! Ну и что плохого в том, что я волосы укладываю феном и в солярий хожу?! Да у меня девушка есть! Честное слово!

Странное дело, получается, что всё-таки иногда люди дарят кому-нибудь и чудеса, а не только бытовую технику, трихомоноз и внеплановых детишек.

И сразу им обоим стало легче. Кикиморе потому, что самое страшное, о чём она думала, оказалось домыслом, а Вовке потому, что он больше не чувствовал отчуждения. Это была его тётя, та самая, родная. Она его любила, волновалась за него, значит, всё было не напрасно.
- Красивая девушка? – спросила кикимора с улыбкой.
- Самая лучшая! – совершенно серьёзно ответил Вовка.
Они немного помолчали. Кикимора думала о том, как парень выйдет на берег, увидит труп депутата и почувствует себя дурно, и что надо бы ему побыстрее убираться из посёлка, а Вовка думал о нереальности всего происходящего. Вот он сидит в воде по пояс, замёрзший и грязный как чёрт, весело болтает со сказочным существом, а над ним висит статья, и не одна.
- Тебе уезжать надо, да побыстрее, - вздохнула кикимора. – Где твой мотоцикл?
- У Жигана-Лимона, - со вздохом ответил парень. – Как ты думаешь, сдаст он меня?
- Не сдаст, - улыбнулась кикимора, - Я его так заморочу, что он и забудет, видел тебя или нет. Идём…
Она взяла Вовку за руку и повела сквозь камыши, чтобы вывести поближе к даче кудрявого мужика.
Депутатский дом тихо стоял с распахнутой калиткой. Во дворе валялись собачьи трупы, охранников не было видно. Вовка хлюпал и чавкал мокасинами на каждом шагу, вода текла с него ручьями, он был невероятно грязен и рван, причём совершенно не помнил, где и как порвался, последней запомнилась дырка в рукаве пиджака. Слипшиеся волосы покрылись ряской, над щиколоткой повисла пиявка, и оторвать её никакой возможности не было.
Кудрявый мужик не спал, он открыл дверь сразу, как только Вовка скрипнул калиткой. Кикимора немедленно юркнула в темноту за яблоней и приготовилась навести морок.
- Парень, это ты? – спросил дачник, вглядываясь в Вовку. – Пошёл пройтись и как сквозь землю провалился.
- Кажется я, но точно не уверен… – ответил тот.
- А в кого стреляли? – спросил дачник.
- В меня, в кого же, - вздохнул Вовка. – Карты нет. Вообще нет.
- Ты что, за картой лазил?! – поразился дачник. – Ну и лихая голова! А депутат?
- Депутат, кажется, умер… - немного подумав, ответил Вовка.
Дачник несколько раз вздохнул, точь-в-точь как водяной.
- Иди, ополоснись, а я тебе одеться что-нибудь поищу. Рубашка и штаны найдутся, – наконец сказал он. – И убирайся побыстрее, пока мусора не наехали, а я тебя в глаза не видел, ничего не знаю и знать не хочу.
- Да не убивал я никого! Я вообще юрист будущий! – простонал Вовка, истекая жидкой грязью на садовую дорожку. – Я только в доме пошарил, а потом убегал и прятался! Он сам умер, от инфаркта, наверное. Лишний вес у человека, набегался, насмеялся…
- Насмеялся?! Нет! Ничего не хочу знать, - повторил дачник и отвернулся. – Даже не рассказывай. И вообще, в глаза тебя не видел.
Кажется, не поверил. Люди вообще недоверчивые…
Зато кикимора радостно вздохнула, стоя за деревом. Вот и ещё один нормальный человек нашёлся, даже морока не надо. Хорошо всё-таки на свете жить, хвала Вселенской Сырости!
Она смотрела, как дачник из садового шланга моет Вовку, и радовалась тому, какой её Вовка красивый мальчик. Потом дождалась его за калиткой, пока он одевался во что-то сухое и складывал в пакет безнадёжно испорченные вещи, и зашлёпала лапками рядом с белым мотоциклом.
- Слышь, парень? – окликнул Вовку дачник.
- Да?
- А ты всё-таки молодец, хоть и странный какой-то. Так бы и заграбастал озеро этот…
- Да я-то что, - вздохнул Вовка. – Я просто мимо проезжал.
Он повёл мотоцикл к озеру.
- А я тебе говорила, что сберегу для тебя кое-что, - заметила кикимора. – Вот и сберегла.
- Что же это? – спросил Вовка.
- Сейчас посмотришь, думаю, пригодится.

Они пришли на берег озера. Кругом было так тихо, как только перед рассветом бывает, даже лягушки молчали, и ветер унялся. Над ромашковым лугом начинал сереть край неба.
Вовка остановился как вкопанный и замер. У самой кромки воды лежал мёртвый, голый до пояса депутат и блестел открытыми глазами.
- И о вас, журавли, спотыкается мёртвый зрачок! – сказала кикимора, глядя на него. Липнет этот шансон страшно…
Чиновник широко улыбался, будто увидел после смерти что-то замечательное. Рядом лежал пистолет. Над трупом стояли толстый, жующий аир водяной и босая русалка. Русалка была в белой депутатской рубашке, наверное, на память взяла, а, может, как трофей. Рубашка доходила девушке почти до колен, а рукава она подкатала под локоть. Лицо у неё казалось грустным и странно отсутствующим, словно в их короткой игре проиграл не депутат, а она.
- Пойду я отсюда, - вместо приветствия сказала русалка кикиморе, вскользь глянув на Вовку.
- На реку собралась, - пояснил водяной.
- Да оставайся с нами! Чего тебе уходить? – поразилась кикимора. – Мы к тебе уже привыкли.
- Пойду всё-таки, – отказалась русалка и заправила за ухо прядь зелёных волос. – Нечего мне больше здесь делать. Я вам только мешала.
- Битый час уговариваю, - пояснил водяной с присвистом. – Упёрлась и всё. Пойду да пойду, заладила. Ну и пусть идёт, не насильно же держать.
- А вы меня на реку проводите, - русалка лукаво улыбнулась. – Хоть ты, парень, проведи.
- Я могу! – с готовностью сказал Вовка.
Очень красивая была русалка потому что. Да и вообще: девушка, одна, ночью…
- Ещё чего придумала, - буркнула кикимора. – Знаем мы вашу породу. Вместе и проводим. Ребёнок где?
- Спит. Твоя мать присмотрит, - ответил водяной.

Даже птицы ещё спали. Русалка уходила от озера по росе, как и пришла, снова глядя прямо перед собой. И правильно, в самом деле, зачем назад оглядываться? В слабом предутреннем свете её профиль казался особенно бледным и нежным, словно из лунного света сотканным. Длинная шея и часть груди из расстёгнутой белой рубашки, тонкие руки, как такими можно кого-нибудь насмерть защекотать? Непонятно. Вовка шёл рядом с ней и украдкой с любопытством посматривал на девушку. Чуть подальше, рука об руку, вразвалочку шло семейство водной нечисти: шлёп-шлёп по ромашкам и лютикам.
- Как тебя зовут? - спросил Вовка. – Или как звали раньше?
- А тебе зачем? – улыбнулась русалка. – За упокой души помянуть хочешь? Таких как я не поминают. Не помню, всё забыла.
Луг закончился, они подошли к старому деревенскому кладбищу, на котором уже давно никого не хоронили – заброшенное, ветхое, в городе такие сносят. Его пройти – и река будет.
Заросшие густой травой могилы надёжно хранили чьи-то сладкие или страшные сны. С поваленных временем крестов свисали гроздья зелёного мха, корявые стволы дряхлых деревьев оплело диким виноградом. Время ровняет всё, исчезнет скоро заброшенное кладбище.
- Вернусь домой, сяду за рояль и поиграю, - внезапно сказал Вовка, повернувшись к кикиморе.
Та догнала его и протянула морщинистую от воды, перепончатую, тёплую лапку, да так они и пошли.

- Ух, ух, человечий дух, дух! – пропел кто-то нежным голоском рядом с еле заметной тропкой, по которой Вовка шёл вслед за русалкой. – Поиграю: гоп, гоп! Меня мамка породила, некрещёным положила в гроб! В гроб!
Вовка оглянулся – на диком винограде между двумя деревьями, как в гамаке качался симпатичный белобрысый малыш, совершенно голый, в перетяжечках, и весело блестел глазами.
- Ой, маленький, ты чей? – воскликнул Вовка и протянул к ребёнку руку.
- А ну брысь отсюда, погань! – рявкнул водяной грозно.
Ребёнок отпрянул, вцепился в виноград и зашипел, как животное, показывая длинные острые зубы. Ангельское личико исказилось в дьявольскую гримасу.
- Человек! Человек! – защебетали детские голоса со всех сторон.
Вовка крепче вцепился в ладошку кикиморы.
- Тётя?!
- Не бойся, Вовка, пока ты со мной, тебя никто не тронет, - ответила та.
- Ух, ух, человечий дух, дух! – тут же запело кудрявое смуглое дитя с другой стороны тропинки.
Голенький малыш весело подпрыгивал в бледном свете за покосившейся могильной оградкой. Вовке свело голодный желудок, если бы впереди не шла русалка, он, возможно, даже побежал бы. Детский щебет провожал их до конца кладбища, и даже до берега, поросшего ивами и тростником.
У реки их сразу заметили. Над водой в рассветных сумерках бродили неясные фигуры в белых рубашках.
- Это униформа у них такая, - шёпотом пояснила кикимора Вовке. – Стой, дальше не иди! Нельзя!
Русалка тоже остановилась и теперь смотрела на реку, на женские силуэты у берега.
- Сестра, иди к нам, сестра! – раздался девичий голос.
- К нам! К нам! – повторили другие голоса.
- Ой, человек! – вдруг крикнул кто-то. – Да какой хорошенький! Иди к нам? С нами весело!
- Красавчик!
- К нам! К нам!
- Это наш человек! – крикнул водяной погромче, чтобы на берегу хорошо его услышали.
Девушки в рубашках рассмеялись и стали переговариваться, их голоса звенели колокольчиками.
- Ещё скажи, что он хороший! – крикнула одна.
- Хороший! – твёрдо ответил водяной и взял Вовку за вторую руку.

Русалка, стоявшая впереди, повернулась к нему со строгим, отрешённым лицом.
- Ну, прощай. Надеюсь, что не свидимся, – сказала она тихо и медленно пошла к реке.
Над водой скользил белый утренний туман, в кронах кладбищенских деревьев начали перекликаться птицы.
Вовка подождал, пока белая рубашка депутата не затеряется среди других, и посмотрел на кикимору.
- Ну что, тётя, назад? Уже почти светло. Пора и нам прощаться.

Возле озера одиноко лежал труп депутата, а чуть подальше стоял мотоцикл, на руле висел пакет с мокрыми вещами.
- Погоди, Вовка! – вспомнила кикимора. – Совсем забыла с этими провожаниями!
Она с разбегу бросилась в озеро, Вовка с водяным остались на берегу. Парень сел на свой белый Suzuki B-King и завёл мотор.
- Не люблю расставаний, - пожаловался он водяному. – Это всегда так тяжело. А за чем тётя пошла?
- Да за золотом, - пожёвывая корень аира, ответил тот. – У неё остатки еврейского золота в тряпочке в ил закопаны. Погоди, сейчас отыщет.
- О-о-о, - поморщился Вовка. - Это мне ни к чему. У меня и так есть всё что нужно, я не за этим приезжал. Даже неприятно как-то.
- Так что, поедешь прямо сейчас? – удивился водяной.
- Поеду, пожалуй. Пусть тётя не обижается, что я золото не взял. Вы ей скажите, что я её люблю, помню о ней и обязательно приеду снова.
- Скажу, конечно, - вдох-выдох, вдох-выдох.
Вовка переложил кулёк с вещами себе за спину, махнул на прощанье рукой и ударил по газам как раз в тот момент, когда кикимора выбралась на берег с грязной тряпицей-свёртком в руке.
- Чего это он так сорвался? – с подозрением спросила кикимора супруга.
- Сказал, что любит, вернётся и золота не хочет, - флегматично ответил супруг, работая челюстями. – Странный парень.
Из озера вынырнула старуха-мать.
- Уехал твой воспитанник? – прошамкала она.
Кикимора вздохнула.
Мотоцикл как раз объезжал последнюю горку щебня на ромашковом лугу, как тут из кулька за Вовкиной спиной выбралась крошка-кикиморка, уселась сверху и помахала лапкой родителям: пока-пока!
Те только рты разинули.
- Вселенская Сырость! – ахнула кикимора. – Мама! Ты же говорила, что посмотришь за нею!
- Дурная наследственность, - проворчала старая кикимора и многозначительно кивнула головой. – Как же мне, старухе, за этим аспидом усмотреть было?
- Пропадёт! – ужаснулась наша кикимора, выронила свёрток с золотом и всплеснула ладонями, совсем как человек.
- Чего ей пропадать? Ты ведь не пропала? – пожала плечами её мать.
- Отец! – кикимора в отчаянии повернулась к невозмутимо жующему аир мужу. - Что нам теперь делать?!
- Что-что, - со вздохом ответил тот. - Новое яйцо откладывать придётся…
Мотоцикл рявкнул возле депутатского особняка и скрылся из виду. На крыльцо своей дачи вышел кудрявый мужик в растянутых спортивках, почесал волосатый живот и скрылся в доме.
"Меня девчонки рано полюбили!
И с вечеринок пьяного вели!" – немедленно рявкнул магнитофон

Я уже говорила, что всё в мире движется по кругу? Наверное, потому, что Земля вращается, вот события в подлунном мире и кольцуются, раз за разом повторяясь.

Кикимора зажала уши ладонями, разбежалась и шлёпнулась в прохладную воду озера.

эххх