Его преступление — то ли он похитил, изнасиловал и убил невинную девочку, то ли придушил во время допроса отмороженную снайпершу — стало одним из символов русской оккупации Чечни. Классическая колониальная история. Белый человек в пробковом шлеме. Говорливый туземец. Кровь. Вой на все мировые агенства: «Убили, убили Зяму, фашисты проклятые!». Ответное убийство уже самого Буданова стало символом оккупации России. Русский полковник. Военный герой. Застрелен прямо посреди своей столицы, за которую он воевал. И следствие, растерянно мычащее про «криминальные разборки». И ухмыляющийся Кадыров. И хохочущие чеченцы. Ситуация повернулась на 180 градусов и теперь мы под оккупацией, мы дрожим, мы боимся теней в ночи. Судьба полковника Буданова, этот невероятный оборот — самый яркий символ мутинской России, символ того, что с нами стало.
Но я бы хотел поговорить о другом. О том, что Буданов — Бог Войны, настоящий офицер-рубака, из тех, что войны не боялись — как ее боится вся наша армия, все наше общество, все наше высшее руководство — но войну обожали. В XIX веке Буданов стал бы гусаром («Гусар, не убитый до 30-ти лет, дрянь, а не гусар!»), но он жил в XX веке и потому стал гвардейцем-танкистом, командиром танкового полка, который в конце 1995 года у Дубай-Юрта спас 150 бойцов спецназа ГРУ. Село мирное, танки и артиллерию применять запрещено, боевики об этом откуда-то узнают и прямо в селе устраивают засаду на ГРУшников. Тысяча боевиков. Тысяча зергов, окружающая сжавшийся отряд, запирающая его в селе и превращающая сельские улицы в ад. ГРУшники связываются с командованием — «Нет, мы не можем прислать вертолеты, мы не можем прислать артподдержку, мы вообще ничего не можем. Выбирайтесь как-нибудь сами, ой, тут Шамиль пришел, ну все, пока-пока, потом перезвоню!». Спецназ просто продали, а стоявшему рядом танковому полку Буданова запретили входить в «мирный» Дубай-Юрт, приказав молча смотреть, как расстреливают беспомощную элиту разведчиков.
Буданов не послушался. Взревев: «Да вы там что, совсем наверху охуели?», он прямо нарушил приказ и погнал танки в пылающее село. Боевики, приготовившиеся к легкой победе, к легкой добыче, к легкой резне, завизжали от ужаса, когда из огня и дыма на них вылетели ревущие стальные машины, за рычагами одной из которых был сам Буданов. «Бам!» — десяток боевиков отправились к Аллаху, «Бам!» — второй десяток в мясо, «Бам!» — и передумавшие умирать шахиды бегут с открытой местности как крысы, пока их косят из пулеметов хохочущие танкисты. Грязь. Кишки. Простреленные зеленые ленты ислама. Огонь. Дым. Спасенные разведчики. И монолитное, каменное лицо Буданова, у которого лишь раздуваются ноздри — полковник еще не отошел от ярости и крови атаки. К вечеру прилетел генерал и устроил Буданову разнос, но было уже поздно — Буданов мгновенно стал героем в войсках, а его подвиг серьезно поднял боевой дух преданных и проданных солдат.
Он любил войну. Он жил войной. Он не хотел мира. Он хотел стрелять и стрелять по горной мрази, несмотря на все приказы, он лез в самое пекло, и на его лице навсегда застыла сардоническая улыбка русского офицера, который видел страх горных обезьянок, который упивался им и который хотел увидеть его еще. Он выглядел дико в мирной одежде, в парадном мундире, лишь перемазанный кровью и машинным маслом бушлат шел ему. И потом, в кунге, во время допроса (у проклятого села будановцы за неделю от выстрелов снайперши потеряли больше, чем за всю кампанию) его обуяла та же ярость, что и у Дубай-Юрта — и Буданов задушил посмевшую дерзко ответить сучку, на автомате, на одном лишь воинском рефлексе. Думаю, он не жалел ни секунды. И потом уже, когда умирал на московском асфальте, он тоже не жалел ни секунды, зная, что его эпоха, эпоха размашистых мужчин войны, ушла, и настало новое время, время манежных лезгинок и стреляющих свадеб, время, в котором ему, Богу Чеченской Войны, не было места.
Буданова убил не конкретный чеченец — его убила сама эпоха трусливых блядей и предателей. Наша эпоха. Спи спокойно, русский Кратос!
