- Сообщения
- 105,952
- Реакции
- 426,737
- Баллы
- 135
То, что может делать эта женщина, не укладывается в голове: она ныряет без акваланга на глубину 100 метров, может задерживать дыхание на восемь с лишним минут, плавала с полярными китами в Белом море при температуре воды минус два градуса… О глубине, страхах и Православии — чемпионка мира по фридайвингу, нырянию без акваланга на задержке дыхания, Наталья АВСЕЕНКО.
---------
— Вы начали заниматься фридайвингом в 2004 году, а в 2006-м стали чемпионкой мира. Как можно было за
---------
— Вы начали заниматься фридайвингом в 2004 году, а в 2006-м стали чемпионкой мира. Как можно было за
два года достичь таких результатов?
— Я «водный» человек с детства, занималась плаванием, плавала даже за юношескую сборную Советского Союза. Увлекалась дайвингом. Потом у меня случилась сложная ситуация в жизни, казалось, что выход можно найти, только если круто что-то поменять, а тут еще украли дорогое дайверское снаряжение, — в общем, я решила заняться фридайвингом. Моя мама, которая еще не знала, что это такое, сказала: какое счастье, ты больше не ныряешь с аквалангом, ты плаваешь, смотришь на рыбок — как это здорово! Позже они с папой, узнав, что такое фридайвинг, конечно, очень переживали за меня, но сейчас привыкли и доверяют мне.
Сначала мне не очень нравилось этим заниматься, я даже думала бросить. А потом случился мой первый глубинный нырок на 40 метров, и то, что я почувствовала и пережила во время него, было удивительно. Мне показалось, что на тот момент это некий отличный инструмент, с помощью которого можно здорово работать над собой.
Задержка дыхания, фактор глубины — все это действует на тебя так, что обмануть себя, убежать от себя невозможно. У нас же много внутри всяких страхов. И вдруг, когда ты готовишься к нырку, эти страхи начинают, как тараканы, выползать. И хотя у меня всегда было стремление разбираться с собой, я вначале оказалась к этому не готова.
Потом в какой-то момент мое спортивное прошлое дало о себе знать, я почувствовала, что у меня начинает что-то получаться, появился спортивный азарт, желание что-то доказать, прежде всего, наверное, самой себе, все это подхватило меня, но потом мне пришлось очень быстро от этого отказываться, потому что во фридайвинге нельзя соревноваться с собой, с глубиной, с соперником. Здесь главная тема — не спорт, не соперничество, а принятие. Приятие окружающей среды, принятие себя.
А что касается результатов — так быстро все получилось, потому что мы попали на момент, когда фридайвинг только начал возрождаться. Он существовал, конечно, давно, но в конце девяностых начал активно развиваться. На тот момент, когда в 2004 году я этим занялась, рекорды бились буквально каждый месяц.
Но когда втягиваешься в процесс и от соревнования к соревнованию бьешь рекорды, ты постоянно хочешь еще, дальше, больше… И когда я почувствовала, что я в гонке, я поняла, что надо с этим что-то делать. И я перестала участвовать в соревнованиях и устанавливать рекорды. Сейчас я могу глубоко нырнуть в своей дисциплине, но я ныряю для себя. На самом деле фридайвинг для меня — это творчество.
Мы сейчас делаем книгу о взаимодействии человека и воды — потихонечку собираем фотографии, пишем тексты. У нас 12 проектов — будем нырять в разных уголках России. К сожалению, фридайверы из России бегут нырять в другие страны. А у нас ведь есть потрясающие места! — Зачем это надо — нырять так глубоко, да еще без акваланга?
— Знаете, там внизу — очень хорошо. Там очень тихо. Там прекращается постоянный внутренний диалог в голове, который мы обычно ведем, нет этой бушующей обезьяны, которая в нас постоянно прыгает с ветки на ветку. Там состояние здесь и сейчас, когда ты чувствуешь себя частичкой огромного мира. Я не знаю, почему наверху этого не происходит. Там не хочется дышать (в условиях очень большого давления кислород из сжатых легких переходит в ткани, и потребности в нем организм не испытывает. Конечно, этот процесс кратковременный. — Прим. авт. ).
Но сейчас я ныряю не за состоянием. Я предпочитаю жить в состоянии, а нырок — это то, с помощью чего я выполняю какую-то работу, решаю какую-то задачу. Раньше я думала, что через это я учусь быть в состоянии, а сейчас я поняла, что для этого совсем необязательно нырять.
Наверное, у меня такой путь — через воду. Фридайвинг был кусочком этого пути. Сейчас мой путь в другом — в Православии. А фридайвинг — это моя работа. У меня школа — люди, которые хотят научиться правильно нырять на задержке дыхания, приходят, проходят базовый курс, я стараюсь сделать это максимально эффективно для них, максимально безопасно.
И интересно, что очень многие мои ученики приходят к вере. Нет, я никому ничего не навязываю, я не кричу о своей вере — потому что это не от ума. Нет, они сами. Они просто в какой-то момент доходят до понимания того, что человек как человек ограничен, но, если он принял в свое сердце что-то кроме тезиса, что человек может все и человек — это звучит гордо, возникают какие-то совершенно другие вещи, и многие ребята вдруг мне говорят, что кто-то крестился, исповедался, захотел поехать в храм на причастие.
Борьба и принятие
— Вы где-то писали, что, когда страховали одну из известных западных ныряльщиц, рекордсменку мира, видели у нее перед нырком в глазах ужас и страх смерти. Зачем совершать над собой такое насилие?
— Да, иногда человек в состоянии ужаса уходит вниз. Ради результата, славы, рекорда, даже ради того, чтобы стать лучше, самым первым, самым глубоким, — все это для меня не очень понятно. У меня такого состояния не было. Бывала неуверенность перед нырком — когда я была неопытная, я все равно продолжала нырять, и наломала много дров. Потом я поняла, что, если такое состояние возникает, надо просто отдыхать, уходить на несколько дней от воды, и это проходит. Ни в коем случае нельзя перегибать палку, надо из того, что ты делаешь, извлекать пользу, а не совершать насилие над собой. Можно идти к результату через борьбу, а можно — через принятие. Это просто другое отношение к тому, что ты делаешь. Потренируйся побольше, и это ощущение само придет.
— У вас бывали случаи, после которых вы боялись нырять?
— Да, например, однажды я страховала одну очень известную ныряльщицу, американку, которая решила установить национальный рекорд в одной из дисциплин. Мне сказали: не волнуйся, нырнешь на 10 метров, встретишь ее, вместе вернетесь. Я даже воздуха толком не набрала. Нырнула — а ее нет и нет, я на 15 метров спустилась, висела там долго, устала уже очень, потом на 20, потом на 25, вижу — она идет, и чувствую, что с ней что-то не то. И вот мы с ней равняемся, она видит мои глаза — и теряет под водой сознание. 25 метров — это негативная плавучесть, это значит, что, если ее не подхватить, она уйдет вниз, а она такая большая тетя, под 90 килограммов. Я ее вытащила на поверхность, все хорошо закончилось. Но после этого я надолго перестала нырять, у меня появился страх. Страх, что это очень большая ответственность перед другими. Я поняла, что люди, которые меня страхуют, никогда не должны сталкиваться с подобной ситуацией, потому что это наносит огромную травму.
— А когда вы плавали с белухами подо льдом без гидрокостюма и опровергли этим все медицинские гипотезы (ведь считалось, что человек через пять минут такого купания умрет, а вы пробыли в воде минус два градуса десять минут) — это было на грани возможностей?
— Эта история меня многому научила и вообще была для меня переломной. Да, это было на грани возможностей, хотя я много тренировалась, закалялась перед этой поездкой на Белое море (я всегда боялась холодной воды, плюс у меня были больные почки, но поплавать с белухами в их среде обитания — это была мечта с детства). Я преодолевала себя, особенно в последний день, когда уже была накоплена усталость. Это было страшно, было опасно. У меня, например, замерзали глаза, огромный прожектор я видела, как тусклую лампочку, и вообще могла ослепнуть. Но я не могла отказаться, потому что много людей в этом было задействовано, все уже подготовили, фотограф и оператор (в теплых гидрокостюмах, но все равно) уже под водой, а я понимаю, что не могу зайти в воду. Организм не слушается, врач говорит — все, плевать на все, хватит. А я сижу перед майной (широкая прорубь. — Прим. ред. ) и молюсь, читаю «Отче наш…», прошу помочь, понимаю, что сама я ничего не могу. И вдруг ощущение такое — иди, сейчас все будет хорошо. И я иду, и все получается.
— Я «водный» человек с детства, занималась плаванием, плавала даже за юношескую сборную Советского Союза. Увлекалась дайвингом. Потом у меня случилась сложная ситуация в жизни, казалось, что выход можно найти, только если круто что-то поменять, а тут еще украли дорогое дайверское снаряжение, — в общем, я решила заняться фридайвингом. Моя мама, которая еще не знала, что это такое, сказала: какое счастье, ты больше не ныряешь с аквалангом, ты плаваешь, смотришь на рыбок — как это здорово! Позже они с папой, узнав, что такое фридайвинг, конечно, очень переживали за меня, но сейчас привыкли и доверяют мне.
Сначала мне не очень нравилось этим заниматься, я даже думала бросить. А потом случился мой первый глубинный нырок на 40 метров, и то, что я почувствовала и пережила во время него, было удивительно. Мне показалось, что на тот момент это некий отличный инструмент, с помощью которого можно здорово работать над собой.
Задержка дыхания, фактор глубины — все это действует на тебя так, что обмануть себя, убежать от себя невозможно. У нас же много внутри всяких страхов. И вдруг, когда ты готовишься к нырку, эти страхи начинают, как тараканы, выползать. И хотя у меня всегда было стремление разбираться с собой, я вначале оказалась к этому не готова.
Потом в какой-то момент мое спортивное прошлое дало о себе знать, я почувствовала, что у меня начинает что-то получаться, появился спортивный азарт, желание что-то доказать, прежде всего, наверное, самой себе, все это подхватило меня, но потом мне пришлось очень быстро от этого отказываться, потому что во фридайвинге нельзя соревноваться с собой, с глубиной, с соперником. Здесь главная тема — не спорт, не соперничество, а принятие. Приятие окружающей среды, принятие себя.
А что касается результатов — так быстро все получилось, потому что мы попали на момент, когда фридайвинг только начал возрождаться. Он существовал, конечно, давно, но в конце девяностых начал активно развиваться. На тот момент, когда в 2004 году я этим занялась, рекорды бились буквально каждый месяц.
Но когда втягиваешься в процесс и от соревнования к соревнованию бьешь рекорды, ты постоянно хочешь еще, дальше, больше… И когда я почувствовала, что я в гонке, я поняла, что надо с этим что-то делать. И я перестала участвовать в соревнованиях и устанавливать рекорды. Сейчас я могу глубоко нырнуть в своей дисциплине, но я ныряю для себя. На самом деле фридайвинг для меня — это творчество.
Мы сейчас делаем книгу о взаимодействии человека и воды — потихонечку собираем фотографии, пишем тексты. У нас 12 проектов — будем нырять в разных уголках России. К сожалению, фридайверы из России бегут нырять в другие страны. А у нас ведь есть потрясающие места! — Зачем это надо — нырять так глубоко, да еще без акваланга?
— Знаете, там внизу — очень хорошо. Там очень тихо. Там прекращается постоянный внутренний диалог в голове, который мы обычно ведем, нет этой бушующей обезьяны, которая в нас постоянно прыгает с ветки на ветку. Там состояние здесь и сейчас, когда ты чувствуешь себя частичкой огромного мира. Я не знаю, почему наверху этого не происходит. Там не хочется дышать (в условиях очень большого давления кислород из сжатых легких переходит в ткани, и потребности в нем организм не испытывает. Конечно, этот процесс кратковременный. — Прим. авт. ).
Но сейчас я ныряю не за состоянием. Я предпочитаю жить в состоянии, а нырок — это то, с помощью чего я выполняю какую-то работу, решаю какую-то задачу. Раньше я думала, что через это я учусь быть в состоянии, а сейчас я поняла, что для этого совсем необязательно нырять.
Наверное, у меня такой путь — через воду. Фридайвинг был кусочком этого пути. Сейчас мой путь в другом — в Православии. А фридайвинг — это моя работа. У меня школа — люди, которые хотят научиться правильно нырять на задержке дыхания, приходят, проходят базовый курс, я стараюсь сделать это максимально эффективно для них, максимально безопасно.
И интересно, что очень многие мои ученики приходят к вере. Нет, я никому ничего не навязываю, я не кричу о своей вере — потому что это не от ума. Нет, они сами. Они просто в какой-то момент доходят до понимания того, что человек как человек ограничен, но, если он принял в свое сердце что-то кроме тезиса, что человек может все и человек — это звучит гордо, возникают какие-то совершенно другие вещи, и многие ребята вдруг мне говорят, что кто-то крестился, исповедался, захотел поехать в храм на причастие.
Борьба и принятие
— Вы где-то писали, что, когда страховали одну из известных западных ныряльщиц, рекордсменку мира, видели у нее перед нырком в глазах ужас и страх смерти. Зачем совершать над собой такое насилие?
— Да, иногда человек в состоянии ужаса уходит вниз. Ради результата, славы, рекорда, даже ради того, чтобы стать лучше, самым первым, самым глубоким, — все это для меня не очень понятно. У меня такого состояния не было. Бывала неуверенность перед нырком — когда я была неопытная, я все равно продолжала нырять, и наломала много дров. Потом я поняла, что, если такое состояние возникает, надо просто отдыхать, уходить на несколько дней от воды, и это проходит. Ни в коем случае нельзя перегибать палку, надо из того, что ты делаешь, извлекать пользу, а не совершать насилие над собой. Можно идти к результату через борьбу, а можно — через принятие. Это просто другое отношение к тому, что ты делаешь. Потренируйся побольше, и это ощущение само придет.
— У вас бывали случаи, после которых вы боялись нырять?
— Да, например, однажды я страховала одну очень известную ныряльщицу, американку, которая решила установить национальный рекорд в одной из дисциплин. Мне сказали: не волнуйся, нырнешь на 10 метров, встретишь ее, вместе вернетесь. Я даже воздуха толком не набрала. Нырнула — а ее нет и нет, я на 15 метров спустилась, висела там долго, устала уже очень, потом на 20, потом на 25, вижу — она идет, и чувствую, что с ней что-то не то. И вот мы с ней равняемся, она видит мои глаза — и теряет под водой сознание. 25 метров — это негативная плавучесть, это значит, что, если ее не подхватить, она уйдет вниз, а она такая большая тетя, под 90 килограммов. Я ее вытащила на поверхность, все хорошо закончилось. Но после этого я надолго перестала нырять, у меня появился страх. Страх, что это очень большая ответственность перед другими. Я поняла, что люди, которые меня страхуют, никогда не должны сталкиваться с подобной ситуацией, потому что это наносит огромную травму.
— А когда вы плавали с белухами подо льдом без гидрокостюма и опровергли этим все медицинские гипотезы (ведь считалось, что человек через пять минут такого купания умрет, а вы пробыли в воде минус два градуса десять минут) — это было на грани возможностей?
— Эта история меня многому научила и вообще была для меня переломной. Да, это было на грани возможностей, хотя я много тренировалась, закалялась перед этой поездкой на Белое море (я всегда боялась холодной воды, плюс у меня были больные почки, но поплавать с белухами в их среде обитания — это была мечта с детства). Я преодолевала себя, особенно в последний день, когда уже была накоплена усталость. Это было страшно, было опасно. У меня, например, замерзали глаза, огромный прожектор я видела, как тусклую лампочку, и вообще могла ослепнуть. Но я не могла отказаться, потому что много людей в этом было задействовано, все уже подготовили, фотограф и оператор (в теплых гидрокостюмах, но все равно) уже под водой, а я понимаю, что не могу зайти в воду. Организм не слушается, врач говорит — все, плевать на все, хватит. А я сижу перед майной (широкая прорубь. — Прим. ред. ) и молюсь, читаю «Отче наш…», прошу помочь, понимаю, что сама я ничего не могу. И вдруг ощущение такое — иди, сейчас все будет хорошо. И я иду, и все получается.
